Молодой человек опешил, я тоже не понял, что произошло. И вдруг Елена Владимировна заговорила на французском языке. Вся группа обернулась к ней и подошла поближе, а один пожилой мужчина начал задавать вопросы. Мне, двадцатилетнему, он, конечно, казался стариком. Елена Владимировна ответила ему не задумываясь. Группа тем временем обступала ее все ближе и ближе.

– Кто это? – спросил меня экскурсовод.

– Это моя учительница, – спокойно ответил я.

А вокруг Елены Владимировны шел разговор на непонятном мне языке. В школе и в институте я изучал, или учил, немецкий язык. Параллельно хотел изучать и английский, но скоро бросил, потому что к языкам я не способен: ни к русскому, ни к английскому, ни к немецкому. Грамоте меня доучивала Елена Владимировна уже после школы.

Мимо проходили другие группы иностранцев-туристов. Они тоже приостанавливались, чтобы послушать, о чем говорит эта маленькая седая старушка. Из некоторых групп туристы оставались здесь, а не шли дальше со своими экскурсоводами, слушали ее. Она, такая маленькая, щупленькая, в поношенном пальто, в стареньком платке, сбившемся немного, говорила по-французски. Иногда я слышал вопросы на английском, она и на английском отвечала. Я даже не знал, что она знает столько языков.

Время шло, а мы все стояли с экскурсоводом. Я, правда, мало что понимал из рассказа Елены Владимировны, но изредка слышал знакомые всем слова: Версаль, Петергоф, имена Пушкина, Растрелли, Трезини, Монферрана, Брюллова, Шишкина… А вопросы ей все сыпались и сыпались… Она стояла, наклонив голову немного вправо, спокойно и уверенно отвечая. Тот мужчина, который показался мне стариком, особенно часто задавал вопросы, вступая в спор с Еленой Владимировной, которая, как мне казалось, всегда одерживала победу.

Уже больше часа прошло. Мы стояли с экскурсоводом рядом. Он понимал, о чем она говорит, часто записывая что-то в свою записную книжку. Я стоял с ним рядом и вдруг услышал: «Sagan Sie bitte…». Елена Владимировна остановилась, повернулась к говорившей женщине, держа голову прямо, а не как обычно, склонив вправо. Плечи расправились, голова слегка была откинута назад, взгляд стал жестким, она в упор смотрела на эту женщину. Женщина не успела задать свой вопрос, потому что Елена Владимировна сказала ей твердым голосом на русском языке:

– Я не буду отвечать на ваши вопросы, поскольку по вине вашего народа мы стоим у руин величайшего дворца, хотя могли бы любоваться его красотой, его богатством и говорить о людях, которые его создали. Я не хочу говорить на вашем языке и отвечать на ваши вопросы, – сказала она и отвернулась от немецкой туристки.

Вряд ли кто из иностранцев знал русский язык, поэтому поняли ее только мы с экскурсоводом. Переглянувшись со мной, экскурсовод спросил:

– Перевести?

– Как хочешь, – ответил я.

В этот момент мужчина-старик вновь задал вопрос на французском. Елена Владимировна, как мне показалось, от имени всего нашего советского народа сказала о том горе, которое мы понесли в эту ужасную войну. Теперь она опять превратилась в учительницу – в ту нашу учительницу, которая учила нас литературе и русскому языку. Она начала держать голову немного вправо и снова стала маленькой и худенькой. Седая, в своем потрепанном пальто и поношенном платке, она уверенно и твердо отвечала на вопросы…

Прошло еще какое-то время. Я вспомнил, что нам пора возвращаться на обед в дом престарелых учителей.

– Елена Владимировна, нам пора, – сказал я ей, подойдя.

Она словно очнулась.

– Да-да, мы спешим, мы опаздываем, – проговорила она.

Она обратилась к группе. Я понял, что она извиняется за то, что нам надо идти. Тот мужчина подошел, поклонился, поцеловал ее руку и постоял так какое-то мгновение, склонившись перед ней. У Елены Владимировны на глазах выступили слезы. Одна молодая красивая женщина в богатых, по моим представлениям, одеждах и в мохеровом, пушистом и модном шарфе, которые только-только начали появляться, естественно, на иностранцах, сняла с себя этот шарф и одела его на Елену Владимировну. У той широко раскрылись глаза. Эта красивая женщина сказала что-то приказным тоном в толпу, обступившую Елену Владимировну. К ней подошел элегантный мужчина и передал большой букет цветов. Женщина вручила их Елене Владимировне, говоря что-то при этом на непонятном мне языке. Учительница достала платочек и своей сухонькой ручкой стала вытирать глаза. В этот момент вся группа начала аплодировать. Я взял Елену Владимировну под руку, и мы пошли. К нам подошел тот старик, который больше всех задавал вопросов, и стал что-то говорить мне на французском. Я попросил экскурсовода перевести мне. Экскурсовод сказал, что меня спрашивают, внук ли я этой женщины. Я попросил его ответить, что я ее ученик. Тот быстро передал то, что я сказал. Ответ иностранца был такой:

– Вы должны гордиться своим учителем. Я за всю свою жизнь ни разу не слышал более глубокой, более интересной лекции об искусстве и архитектуре, чем сегодня. Берегите ее, да будет она счастлива.

Я проводил ее в дом престарелых учителей.

Я был её последним учеником.

Шел монтаж очередного гидроагрегата на Саратовской ГЭС. Бригада монтажников Спецгидромонтажа готовилась к спариванию валов. Валы генератора и турбины были подготовлены, проверены на отсутствие заусенцев, а также приготовлены инструменты и ключ.

Когда я пришел, ключ уже был доставлен, болты подготовлены, проверены резьбы на каждом болту и все смазаны. На месте работ не хватало освещенности, и прораб распорядился, чтобы принесли дополнительные лампочки, повесили в районе фланцев.

Монтажники сидели и курили, я подошел к ним. С ними был бригадир: рост его превышал два метра, «косая сажень» в плечах, он обладал непомерной физической силой. К примеру, электрогидравлический ключ, которым спаривали валы, затягивая болты, обычно переставляли два крепких монтажника, а иногда и три, а бригадир делал это в одиночку. Я любовался, как этот сильный, красивый, крепко сложенный человек поднимал и устанавливал ключ, а ведь это был не просто «ключ», а целый агрегат. Он устанавливал ключ на болт, включал насос, и начинался процесс затяжки. Затем он один переносил на противоположную сторону фланца и затягивал следующий болт. Затем переносил ключ на девяносто градусов, и таким образом проходило соединение валов.

В ожидании начала работы все сидели, курили, рассказывали анекдоты.

– Вообще-то, надо бы нашему бригадиру спариться. Сколько его знаю, он все время один, – сказал один из монтажников.

– А че ему спариваться? Столько лет один, он уже, наверное, стал импотентом, а может, он вообще кастрат, – отвечает ему другой.

Я посмотрел на бригадира: тот сначала побледнел, а потом его лицо налилось кровью – он приподнялся, подошел к этому монтажнику, схватил его левой рукой за грудь и потянул вверх. Ноги у того оторвались от крышки турбины. Затем бригадир, постукивая своим указательным пальцем ему по лбу, не сказал, а, скорее, прорычал: