— Убивать гоблинов и троллей не значит быть на чьей-то стороне, — невозмутимо ответил Джеймстон. — На мой взгляд, это единственная религия, за которую стоит сражаться.

— Что ж, раз старец Бедден снюхался с этими тварями, получается, что он стал вашим противником, — рассудил брат Джонд.

Охотник искоса посмотрел на него и хмыкнул.

— Идите на восток и через десять дней доберетесь до теплого озера под названием Митранидун. Поднявшись в горы вдоль западного берега, окажетесь у Колдринского ледника, на вершине которого найдете и Беддена, и его первосвященников. Я отведу вас, а дальше сами решайте, как поступить.

Сказав это, он кивнул в знак того, что обсуждения не будет, забрал у Брансена и Джонда свои стрелы, снова подмигнул Воне и направился на восток.

Команде не оставалось ничего другого, как последовать за ним.

К ночи они разбили лагерь. Вона и Джеймстон сидели рядом, болтая и смеясь, как старые друзья. Олконна с Крейтом, расположившиеся в противоположной стороне, чистили и точили оружие.

— А ты в курсе, что у них как-то раз была связь? — спросил Олконна.

— Насколько я знаю Дикарку Ви, одним разом не обошлось, — от души рассмеялся Крейт.

— Как, и ты? — спросил Олконна, бросив на него любопытный взгляд и слегка поморщившись.

— Да, я ее знаю! — снова засмеялся его приятель. — А что? — спросил он напрямик, когда Олконна покачал головой, глядя на крепко сбитую женщину. — Ты был обо мне лучшего мнения?

— Но ведь она совсем не красивая, — отвечал тот.

— Чушь! — возмутился Крейт и тоже посмотрел на Вону. — Это самая распрекрасная женщина в мире.

Олконна состроил недоверчивую мину.

— Надеюсь, у тебя хватит ума не отказываться, если она когда-нибудь предложит тебе затеять скачки, — добавил старый воин и подмигнул.

— Как и у всех остальных? — саркастически спросил Олконна.

— Ох, вот только не надо об этом, — ответил Крейт. — Ты каждый день совершаешь убийство и считаешь себя вправе судить ту, которая иногда позволяет себе насладиться жизнью?

— Но…

— Никаких «но», — оборвал его Крейт. — Посмотри-ка на нее хорошенько, мальчишка! Видишь, с каким огнем проживает Дикарка Ви каждую секунду своей жизни, наполняя душу воспоминаниями и ощущениями, о которых большинство людей даже помыслить не смеют. В сражении, в матерщине и в постели она переплюнет не только женщину, но и любого мужчину, поэтому умрет без сожаления. Многие ли могут похвастаться этим?

Олконна несколько раз начинал было отвечать, но все путался в словах и не сводил глаз с Воны.

Крейт сидел молча, поглядывал на юношу, ставшего ему кем-то вроде протеже, и думал о том, что преподал Олконне один из самых важных уроков в жизни.

Я сопротивляюсь.

Не знаю, чем продиктована моя апатия: то ли глубоко укоренившимся инстинктом, то ли подсознанием, но при всей правоте и оправданном отчаянии дамы Гвидры ее призыв к оружию мне не по душе. Она права во всем. Я и сам знаю, что, если бы остался в Хонсе, то стараниями владык и абелийской церкви уже принял бы мучительную смерть. Ничуть не сомневаюсь в правдивости слов Доусона о том, что монахи из часовни Абеля знали о Разбойнике. Ничто не помешало бы им схватить меня и убить. Я и раньше наблюдал абелийское правосудие.

Я не подвергаю сомнению искреннее отчаяние дамы Гвидры. Орды самхаистских приспешников, не знающих никаких моральных принципов, приносят ее народу страшное горе. И все же сопротивляюсь.

Я видел последствия набега троллей, сожженный дотла город, ни одной живой души, и мое сердце обливалось кровью. Я чувствую, в каком гневе и негодовании пребывает дама Гвидра, и это делает ей честь. Она дрожит не из эгоистического страха потерять жизнь или титул, а из-за неподдельного сострадания к людям, перед которыми правительница в ответе. Это ставит ее гораздо выше любого из хонсейских владык. Но я по-прежнему сопротивляюсь.

Кто я? Раньше я думал, что знаю. Ответ был столь очевиден, что я ни разу не потрудился задать себе этот вопрос, по крайней мере, так прямо.

Книга Джеста и самоцветы избавили меня от недуга, но очевидным образом превратили в другого человека. Счастье телесного исцеления обратилось в необходимость переосмыслить себя. Теперь этот новый человек, которым я стал, задается вопросом, кто он.

Кто я?

Что за душа живет в моей окрепшей плоти?

Против всех ожиданий, выздоровление принесло еще больше трудностей, вызвав во мне чувство обязанности и ответственности перед другими.

Другие…

Тех, кто находился рядом на протяжении всей моей юности и в первые годы взрослой жизни, можно по пальцам пересчитать. Это Гарибонд, кое-кто из монахов Прайдской часовни, Кадайль, иногда снисходившая до моего общества. Все они интересовали меня лишь в той степени, в какой могли быть мне полезны. Брансен Гарибонд пустил их в свою жизнь только потому, что нуждался в них.

Трудно предположить, что в моей немощи могло быть что-то удобное или утешительное. Я не состязался с другими юношами в игре под названием жизнь, бегая наперегонки или кидая камни — кто дальше, а потом стараясь получить выгодное место в церкви или при дворе владыки. Я просто не мог.

Конечно, я страдал, но было бы ложью утверждать, что при этом не испытывал некоторого облегчения, будучи свободным от бесконечной борьбы со сверстниками за место на иерархической лестнице. Мне не грозило испытать стыд честного поражения, потому что никто не мог честно обойти Цаплю!

Мой недуг не был хитростью, но я не уверен, что отказался бы пойти на нее, будь у меня выбор.

Потом внезапно я избавился от немощи, стал Разбойником, но и теперь не могу поклясться, что мои помыслы чисты, а мотивы праведны.

Кому на самом деле служил Разбойник, сражаясь в Прайде? Народу? А может быть, самому себе?

Мир Разбойника оказался сложнее мира Цапли.

Брансен Гарибонд

Водные брызги, попав в рот, заставили его закашляться, и это вывело Кормика из мрачного, глубокого забытья. Он почувствовал, что наполовину вымок, а ноги ниже колен погружены в воду.

Первым, что он увидел, была морда ледникового тролля, который повис на борту лодки и пытался ее затопить.

Чисто инстинктивно юноша перекатился на бок, приподнялся на локте, схватил нападающего за жидкую шевелюру и вытолкал обратно. Затем он встал на колени и снова потянул тролля в лодку. Тот врезался подбородком в ее край, но Кормику удалось втащить голову противника. Он вскочил и со всей силой резко наступил на нее, морщась от тошнотворного звука треснувшей кости, однако потерял равновесие и едва не упал за борт.