Я помахала рукой, но он не видел. Тогда я помигала лампочкой. В итоге он подошел. – Подруга поменяла места, – объяснила я. Он опустил взгляд на Светлану. Я пыталась протиснуться, чтобы не разбудить, но веки у Светланы распахнулись и взгляд сфокусировался на Иване.

– Что? – спросила она.

– Извини, – сказала я. – Просто мне надо выйти.

Она повернулась ко мне.

– А, – произнесла она и подтянула колени, чтобы меня выпустить.

Мы с Иваном побродили по самолету в поисках места, где можно поговорить. Такого места не оказалось. В итоге мы встали у туалетов, прислонившись к противоположным стенкам.

– Думала, ты уже дома, – сказала я.

– Ты забываешь, что мне нужно было закончить выпускные дела, – ответил он. – У меня теперь степень.

Я протянула руку. Через пару секунд он взял ее в свою. Я посмотрела. Неужели это и впрямь его рука – рука, которой он пишет, которой всё делает? Неужели это возможно? Потом я забеспокоилась, что держу его руку слишком долго и отпустила.

– Чем ты занимался после?

– Мне нужно было в Нью-Йорк, – сказал он. – Я взял напрокат машину. Чуть было не сделал остановку в Нью-Джерси. Думал посмотреть, как там и что. Но мы с тобой тогда не ладили. – Он поднял взгляд на меня.

– Ясно, – откликнулась я.

– Поэтому отправился прямиком в Нью-Йорк. В Бруклине сыграл в баскетбол с какими-то местными венграми. Они оказались еще более венгерскими, чем обычные венгры, я с ними чувствовал себя иностранцем. Было довольно скучно. К тому же я не люблю баскетбол. Из-за роста люди всегда ожидают от меня хорошей игры. – Он посмотрел на меня. – А ты хорошо играешь в баскетбол?

– Нет.

– Я тоже.

Возникла пауза. Я спросила, сколько он пробудет в Париже. Но ответа не получила.

– Меня в Нью-Йорке чуть не побили, – сказал он. – Я в центре покупал CD-плеер младшей сестре на день рождения, а этот тип в магазине решил меня кинуть. Я хотел ему двинуть через прилавок, он приготовился перепрыгнуть, но тут какой-то другой чувак нас остановил.

– Когда у сестры день рождения?

– Я уже пропустил, – ответил он. – Мне очень хотелось там быть. Но пропустил – как всегда.

– Так ты купил плеер?

Он кивнул.

– Да, в другом месте. Он под нами, – Иван указал пальцем на пол. – Вместе с тем литературным журналом.

– Ты в Париж надолго? – спросила я.

Казалось, он не слышит.

– Такие вещи будят в тебе садиста, – сказал он. – Я стоял там и обдумывал разные способы вывернуть у этого парня кишки наизнанку.

Я замолкла. Зачем у него внутри садист? И почему он не хочет отвечать, сколько он пробудет в Париже? Я решилась спросить еще раз.

– Ты в Париж надолго?

– Не знаю! – ответил он. – Дня на три-четыре. Но разве ты не должна на меня жутко злиться? А я сам – чувствовать себя обиженным? Разве не так это полагается?

– Что?

– По идее я должен обижаться на твой последний имэйл. А ты – жутко злиться. По идее тебе не полагается вести со мной светскую беседу.

Я знала, что фразе «светская беседа» он научился от меня. И знала, что он прав – я должна бы жутко злиться. Но я была так рада его видеть. Эту радость скрыть невозможно, а даже если и возможно, мне не хотелось ее скрывать.

– Я не обиделся, – произнес Иван. – Я как бы, пфф… – он махнул рукой в сторону пола.

Когда он это сказал, обиду почувствовала уже я, но лишь на секунду.

– Ну и в чем тогда проблема?

Он вздохнул.

– Так ты не злишься?

– Пожалуй, нет.

– Но раньше злилась.

Я кивнула.

Стюард шваброй наткнулся на мою туфлю.

– Туалет свободен, – сказал он. – Тут стоят в туалет.

– Наши места в разных рядах, – объяснил Иван. – Мы стоим здесь, чтобы поговорить.

– Я прошу вас вернуться на свои места, – сказал стюард, поднимая швабру.

В полумраке мы побрели по проходу среди спящих, подсвеченных синим тел с разинутыми ртами. В алькове напротив одного из аварийных выходов Иван сел на приступку у двери с красной надписью «Не садиться». Я прислонилась к стене с надписью «Не прислоняться». На экране взорвалась цистерна, и женщина в полевой форме нырнула в кювет.

– Ты куда после Парижа? – спросил Иван.

– В смысле? В Будапешт.

– Эту часть я помню, – сказал он. – Я имею в виду – между.

– Нет, никуда, только Париж. А ты?

– Наверное, к Женевскому озеру, хочу проведать Томи. Летом он живет в Монтрё. У него жена швейцарка, – в том, как он произнес «жена», слышались пикантные нотки. – Я всё равно в Будапешт поеду автостопом, почему бы не заглянуть в Женеву? Может, еще в Венецию.

Я кивала. Мне никогда еще не доводилось слышать о людях, для которых автостоп – естественный способ передвижения. Иван спросил, не собираюсь ли я после Венгрии поездить по Европе.

– Полечу в Турцию, – ответила я. На самом деле я думала об этом без восторга.

– А, хорошо. Это правильно, что ты поедешь в Турцию. Я к тому времени уже буду в Токио. У меня наконец есть билет. Мне очень хотелось смотаться по пути в Бангкок, и я это устроил. Пробуду там три дня. Мне так хочется снова вернуться в Таиланд.

Интересно, чтó именно в тех или иных местах заставляет Ивана хотеть туда поехать, там оказаться, туда вернуться, и что правильного в моей поездке в Турцию?

– А Таиланд – он какой? – спросила я.

– Что? Я не расслышал.

– Так, ничего, – ответила я, поскольку Таиланд меня на самом деле не интересовал.

– Нет, скажи.

– Правда, ничего. Я спросила о Таиланде, какой он. Дурацкий вопрос.

– Почему дурацкий? Сейчас подумаю, – сказал он. – В Таиланде страшная жара. На улицах продают очень вкусную еду, но есть ее нельзя. Я однажды съел реально много.

– И что?

– Мне было реально плохо.

Повисла пауза.

– Ты что-то сказала? – спросил он.

– Нет.

– Мне послышалось, ты что-то сказала.

– Наверное, шум самолета.

– Что?

– Наверное, самолет произвел какой-то звук, а ты подумал, что это я.

– Да? А ты пессимистка. Думаю, теперь я уже способен отличить тебя от самолета. Тебе удобно так стоять?

– Нет. А тебе удобно так сидеть?

– Тоже нет. Давай попробуем этот стул, – он опустил откидное сиденье, закрепленное ремнем на стене, и сел на правый край. На левый села я. На экране женщина в камуфляже брела по грязи. Что делает ее такой красивой – скулы, шея, талия? Сквозь чащу пронеслась оранжевая вспышка. Женщину отбросило к стенке окопа.