― Дудаков?

― Этот вообще комнату снимает. Кстати, с ним бы по картотеке пройтись. До того сер, что следует обязательно проверить.

― Он сер, а ты, приятель, сед, ― перефразируя Крылова, продекламировал Казарян.

― Сед я, ― сказал Смирнов. ― Ростов запросили?

― Запросили. Приметы отправили, теперь картинок для опознания ждем. Только что это дает? Ну, опознает его мой осведомитель, и что? Берников откажется, домушник откажется ― следов-то никаких не оставил ― и все. Только спугнем их. Коллекцию надо у Берникова искать, ― сделал вывод Ларионов.

― А ведь если бы не амнистия, Берников не рискнул бы, ― вдруг сказал Смирнов. ― А тут разгул, так сказать, преступности. Тогда можно хватать под шумок, кто в этом навороте разберется. Он и схватил. Цап ― и сидит тихонько, в норку забившись.

― К чему твой психологический экскурс? ― поинтересовался Казарян.

― Характер гражданина Берникова это проясняет. И обывательскую его ограниченность в оценке событий, ― ответил Смирнов.

― Все общие рассуждения, Саня. А как его с поличным прихватить? вздохнул Ларионов.

― Исходя из общих рассуждений, ― невинно ответил Смирнов.

Зиночке было скучно оттого, что Леонид Михайлович, как всегда по воскресеньям, отбыл в Кратово. Она прямо и заявила об этом Дудакову, который тоже не прыгал от веселья:

― Скучно, Митька!

― Давай водки выпьем, ― нашел Дудаков выход из положения.

― Тебе только бы нажраться! ― поморщилась Зина и предложила сама: ― А что, если в Татарово на пляж махнуть?

― Спятила! Вода еще знаешь какая холодная?!

― А мы загорать. ― Она глянула в окно, стала убирать со стола грязную посуду и остатки царского завтрака. ― День-то какой!

Дудаков понял, что сопротивляться бесполезно. Изволил только тактично намекнуть:

― Бутылочку бы с собой нелишне захватить.

День-то какой! Еще по-весеннему трепетна и мягка пронзительно-зеленая, светлая листва, а уже жаром отдает от асфальта.

Зина сразу взяла быка за рога: в ожидании неторопливого воскресного троллейбуса стала загорать, закрыв глаза и подставив лицо лучам яростно палившего с безоблачного неба солнца. Два паренька подтянулись к остановке и стали ждать троллейбуса.

В троллейбусе-то еще лучше. Влетел в открытые окна теплый ветер и стал гулять среди немногочисленных пассажиров, заставляя трепетать, как знамена, женские косынки, круглым горбом надувая мужские рубашки, лохматя волосы и принуждая всех радостно щуриться.

От троллейбусного круга, от пятачка идти до пляжа минут пятнадцать.

― Далеко-то как идти еще! ― выразила неудовольствие Зина.

― А мы не торопясь, ― подбодрил ее Дудаков. Настроение у него было замечательное: в авоське, привалившись к свертку с закусью, отдыхала перед боем бутылочка. Мимо заборов начальнических дач спустились к пляжу. Несмотря на то, что вода действительно была холодна, все же кое-какой народец на пляже колбасился.

Дудаков и Зина присели на песочек и, сидя, обнажились. Зина расстелила на песке принесенное из дома одеяло и раскинула на нем богатые свои, по-зимнему белые формы. Дудаков же продолжал сидеть, слегка стесняясь бледно-голубого тельца, густо испещренного мрачно-синими картинками. Не человек, а выставка графики: тут и деревенский пейзаж с церковью, и свидание двух приятелей с пивными кружками, и жанровая зарисовка на темы свободной любви, и ню (вроде бы даже Леда с лебедем), и нечто из немецкого позднего романтизма, повествующего о похищении орлом глубоко несчастного от этого юноши. Ну и, естественно, там и сям разбросанные каллиграфические лозунги: "Не забуду мать родную", "Нет в жизни счастья", "За друга в огонь и в воду".

Перед тем, как дремотно закрыть глаза, Зина осмотрела экспозицию и спросила без интереса:

― Кто это тебя так изукрасил?

― Сам. Молодой был и глупый.

― Как же ты до спины доставал?

― Товарищи помогли.

― Это за которых в огонь и в воду? ― догадалась Зина и, не ожидая ответа, сладострастно задремала. Через некоторое время из дремоты ее вывел комплимент, произнесенный оглушительным шепотом:

― Нет, ты посмотри, какая женщина, Сережа!

Неизвестно, посмотрел ли Сережа на женщину, но женщина ― это уж точно ― украдкой посмотрела на говорившего. Могучий армянин тоже поймал этот взгляд и улыбнулся. От такого обходительного нахальства Зина гордо отвернула голову.

― Сережа, это женщина моей мечты! ― продолжал настаивать армянин.

― Девушка, ― поправил его неизвестный Зине Сережа.

― Откуда знаешь?

― Кинокартина такая была ― "Девушка моей мечты".

― Так то ― кино, а это ― жизнь! ― темпераментно прокричал армянин, а тот, кого он называл Сережей, вежливо обратился к Дудакову:

― У вас случайно чем открыть бутылку пива не найдется?

― А ты зубами, ― грубовато посоветовал Дудаков.

― Не умею.

― Дай, ― потребовал Дудаков.

Сережа протянул ему темную бутылку. Дудаков зацепился клыком за рифленый край крышки и сорвал ее. Теплое пиво аккуратной шапочкой явилось на свет.

― Буксы горят после вчерашнего, ― объяснил Сережа свою жажду и припал к горлышку. Наблюдая за его ходящим кадыком, Дудаков нравоучительно заметил:

― Не очень-то, мужик, тебе пиво поможет. Покрепче бы чего нибудь.

― А может, не надо? Заведусь опять, ― слегка посомневался Сергей.

― Надо, надо, ― настаивал Дудаков.

― На круг далеко идти.

― У меня для начала имеется, ― успокоил его Дудаков. ― А потом ты ответишь.

Дудаков потянул к себе авоську и перебрался поближе к Сергею. Его место осторожно занял армянин.

― Девушка! ― позвал он, но девушка глаз не открывала. Тогда он сказал: ― Девушка, у вас купальник разорвался!

― Где?! ― бодрым голосом вскричала Зина и села, подтянув ноги, прикрываясь.

― Вот здесь, ― армянин осторожно, пальчиком, указал на купальниковое декольте.

― Так это же вырез, специально так задумано, ― хихикнув, сказала Зина.

― Специально так задумано, чтобы сводить кавказского человека с ума, да?