Она вывалилась из электрички зимой. По её походке я сразу понял, что она чеканутая. Ей можно было даже об этом не говорить мне, всё уже было ясно с первого взгляда. Мы шли с вокзала в аномальный мороз ко мне.

Она спокойно сидела за столом, и я просто говорил ей ни о чём, только из-за того, чтобы заполнить могильную тишину, которая явственно ощущалась при её присутствии. Она просто сидела и оптимистично смотрела на меня. Потом я включил музыку на ноуте. Оксана молча разделась догола и легла в кровать на спину. Она лежала и смотрела на меня. Она отдалась мне вот так просто ни за что, так не бывает, этого не могло произойти в очеловеченной природе. Она приехала из Саратова на пригородный электричке, а это почти три часа езды, чтобы основательно заняться со мной нелюбовью. Как это было прекрасно. Она дала мне на первом свидании. Это такая великая, невероятная редкость в мире параноидных людей. Мне до психогенной дурноты захотелось оттаскать её в седалище. Это было некой некрофилией — истерическое желание сношать девушек в жопу будто те мертвы и уже вечно страдают в аду. Когда мне было лет шесть я зашёл ночью в нежилую дальнюю комнату. Там в углу стоял зелёный низкий столик. Из-под этого столика выпрыгнул чёрный человек с козлиной головой и набросился на меня не раздумывая.

Вместе с ним я гораздо медленнее разлагался по сравнению с толпой. Я был одержимый. Когда я гляделся в своё яркое отражение в зеркале я видел вместо своей головы козлиную.

Оксана продолжала тихо лежать, положив палец в рот и рассматривая мой процесс самораздевания. Я лёг на неё голый, и мы стали сосаться, как озабоченные обезьяны. Я долго лизал её сиськи. Она была чрезмерно умиротворённой и неспроста. Оксана вытянула руку и поставила свой излюбленный трек. Она желала, чтобы я лишил её девственности под это. Я не мог войти в неё в презервативе, так как возбуждение полностью спадало из-за очень узкой щели и неестественного для меня способа любить девушку. Я не мог в неё втиснуться. Оксана почти не мокла и была очень сухой. Я стащил проклятую резинку и выкинул в сторону, я ненавидел все эти дополнительные приспособления, ограждающие мятежную плоть от живого соприкосновения. Пришлось снова представлять, как я занимаюсь с ней анальным сексом, чтобы у меня снова возникла полная эрекция. Если б не моё богатое воображение, то я бы никогда не смог войти ни в одну девушку сквозь писю. Когда я с трудом протыкал Оксану внутри неё что-то лопалось, хрустело, как будто я продирался сквозь целлофан. У неё там было очень-очень узко — потрясающе обволакивало и сжимало со всех сторон. Не каждая девушка могла похвастаться таким до такой степени хорошо сжимающим влагалищем.

Оксана оказалась на сто процентов фригидной. Я вылизал ей всю промежность: реакции ноль, даже клитор полностью отсутствовал. Для меня это было очень приятно, потому что такая необычная девушка должна была согласиться лишить меня девственности через свою шикарную, завлекающую задницу. Она была студенткой педухи. Я не представлял, как такой мёртвый человек, как она был способен общаться с детьми. У Оксаны были то ли жёлтые, то ли зелёные глаза. Чёрные, прямые волосы до груди. Мне нравилось её лицо, хотелось её трахать. Она осталась ещё на ночь, мы снова усиленно занимались вагинальным сексом. Не было разницы в выражениях её лица когда мы просто разговаривали или сношались: оно всегда было грустным.

Я разрешил ей приезжать ко мне, когда она захочет, а она хотела всегда. Оксана сильно меня полюбила, хотя это были не так называемые отношения. Мы никогда это не обсуждали. Она просто приезжала, мы смотрели фильм, я неистово долбил её в её любимой позе — миссионерской, чтобы я её полностью накрывал глаза в глаза. Оксана просто молча переживала моё вхождение в неё и смотрела то в стену, то на моё лицо. Она так печально глазела на меня.

Я устроился на работу продавцом-консультантом туристического снаряжения. Маленький отдел в торговом центре. Оранжевое китайское дерьмо не для дела, а чтобы на полочку положить, как эталон низкого качества. Мне пришлось снова торговать за минималку в восемь тысяч, даже в налоговой год назад я получал двенашку. Но график чрезвычайно удобный два через два и особо без напряга: сидишь себе ничего не делаешь, пока не зайдёт кто. В Сызрани не так много народу, как в Саратове и проходимость была в разы меньше, чем на предыдущей работёнке. Я прост взял Кафку в библе и читал за кассой. Хозяин регулярно приезжал проведать, как идут продажи, а я продолжал сидеть и читать при его появлении. Его это доводило до белого каления, и он заставлял меня мыть витрины, спрашивал применение снаряжения для продажи. Я должен был знать характеристики и область использования каждой безделушки.

Мне надоело петь и брынчать и захотелось что-нибудь духовое, чтобы молча выдувать из себя душещипательную мелодию. Выбор пал на армянский дудук, как самый. Я ошибся с выбором и заказал ля, а надо было брать ля диез.

Так получилось, что ко мне на работу пришла двоюродная сестра жены хозяина. Её звали Даша. Миниатюрная девушка, но с весьма привлекательными пропорциями: грудь почти тройка, страстное лицо, полное отсутствие жира. На работе была классическая гитара, и я иногда играл потихоньку. Барин был приятным, прямым человеком. Я уважал этого парня. Он видел, что я душевнобольной, но у меня были продажи лучше, чем у другой смены. Он особо не наезжал на меня за мои наглые выходки.

И вот я сдавал прочитанную книгу, а меня в этом достаточно непростом деле сопровождала Даша в туфлях на высоком каблуке. Она была очень женственной и живой — полная противоположность мёртвой и никакой Оксане. Даша радовалась со мной, я никогда в жизни не был серьёзным и на всё смотрел очень легко. Эта девушка была из интеллигентной семьи преподавателей и проживала в Шигонах. Ей приходилось долго ехать на автобусе, чтобы доехать до Сызрани. Я предложил ей старое доброе посмотреть кино у меня дома.

После финальных титров она стала собираться домой. Я вытащил из кармана презерватив и показал ей. Она остановилась одеваться в зимнее и замерла. Даша не согласилась. Я равнодушно пожал плечами и стал тоже готовиться к её проводам до остановки. Даша обулась и твёрдо встала в дверях: