– Знаю… Он мне в управление предлагал переходить, курьершей. Ничего не делать. Да я не согласна.

– Почему?

– Просто так не согласна… Как-то пригласил он меня уже после смерти жены – хорошая была женщина покойница – пригласил к себе окна помыть, а после чайку попить. И как раз его сестра из Москвы приехала. Звонит, в дом заходит. Недовольная, искоса смотрит. Не пара я ему… А я никому не пара, я сама по себе.

«Сестра из Москвы – это Марина Сергеевна, – подумал я, – больше некому… Ай да братец Иван Андреевич: даром что хан, а хитёр, как Дон Жуан».

Немножко я так расшалился, развеселился и прикоснулся к Нине. Раз прикоснулся – не отодвигается. Второй раз прикоснулся потесней – руку сбросила, встала и ушла, не попрощавшись.

И вот только теперь вторично со мной заговорила по деловому поводу. Поблагодарив Нину за сообщение и не рискуя более своей мужской гордостью, я подавил в себе телесное и пошёл отдыхать. А может, и вернуться немного к себе, то есть не в свою нынешнюю избу, а в свою немножко позабытую душу, которую неплохо бы потревожить интеллектом. Однако дойти ни к избе, ни к душе не успел. На полдороге меня остановили крики, совершенно заглушившие отвратительную танцевальную мелодию из клуба. Чаще всего в клубе ставили пластинку, на которой гнусавым женским голосом исполнялась песенка «Подари ты мне все звёзды и луну, люби меня одну». Именно эту песенку и заглушили крики. Мне почему-то сразу подумалось, что кто-то напал в темноте на Нину, чтоб её изнасиловать. Доктор Фрейд объяснил бы, почему во мне возникла такая уверенность, но я не стану возиться с модными ныне изысканиями литературных извращенцев. Скажу лишь, что я побежал назад к клубу изо всех сил, сжимая кулаки и чувствуя головную боль от сразу повысившегося давления.

4

«Мужское чутьё не обмануло меня». Эта мысль, словно молния, осветила полутьму, в которой бежал полуголый парень и гнавшаяся за ним толпа отдыхающих. Всё это бежало от клуба в направлении кустарника у Волги, где насильник, очевидно, намеревался скрыться. Сделав отчаянный рывок, на последнем дыхании я нанёс ему необдуманный импровизированный удар одновременно рукой и ногой, с подскоком. И тут же сам, потеряв равновесие, оказался лежащим. На меня, лежащего, навалились и ударили по голове чемоданом. Подумалось: «Значит, преступник не один. И не местный. Иначе откуда чемодан?» После этого я забылся.

Первое, что помню: поднимает меня с земли Бычков. Лицо Бычкова тревожное, смотрит на меня как на жертву аварии.

– Где Нина?! – так я крикнул, держась за гудящую голову.

– Какая Нина?

– Нина Посошкова!

– С Григорием ушла…

– Каким Григорием?..

– С Григорием Нудьгой, – отвечает Бычков, удивлённый моим вопросом, – эх, жаль, того не догнали…

– Кого – того?

– Змея того…

Совсем запутываюсь. Голова как колокол. Но чемодан в руках у Бычкова. Значит, он меня ударил, тем более сам подтверждает и извиняется. Говорит, вынесло меня неожиданно, он об меня и споткнулся. А то догнал бы змея.

– С Ниной-то что? – сдавливаю свою голову, пытаюсь её сделать поменьше, чтоб не так гулко слова в ней гудели.

– Нина замуж выходит. В воскресенье на свадьбу пригласила, да мы ведь в заповеднике будем.

– За кого замуж? – это уже спрашиваю автоматически, это меня уже не интересует, тем более в голове моей нарастает какой-то встречный гул – тоненькие серебряные скоморошьи колокольчики.

– За Григория Нудьгу, – говорит кто-то из преследователей, – за преподавателя рыбно-мореходного училища. Зарплата у него хорошая, на уровне плавсостава.

– А змей кто?

Бычков начинает объяснять, как он оказался замешанным в этот скандал. Бычков, как и я, на танцы не ходит, но пришёл проститься перед отъездом с некоторыми приятелями-танцорами. Вот откуда чемодан. Бычков отъезжает в Астрахань с последним рейсовым катером, а завтра после обеда прибывает сюда на буксире «Плюс»…

И тут же, глянув на часы, Бычков прерывает объяснение. До отхода катера не так уж много времени: только бегом успеть можно. Если бы дело происходило в комедии, вернее в водевиле, то далее следовала бы ремарка: «На полуслове убегает». А действие, прерванное скандалом, возобновляется. То есть преследователи возвращаются на танцплощадку, и вновь возникает песня, на горло которой наступили: «Ох, сердце, успокойся, он придёт, придёт. Ох, соловей над розой всё поёт, поёт…» Этакий фокстротик.

Когда сильно болит голова, смеяться ещё тяжелее, чем плакать. Но я отхожу в сторону, сажусь на какой-то выступ и, сжимая голову, бинтуя голову ладонями, смеюсь, икаю от смеха, лаю от смеха. Я смеюсь над собой, а значит, над всем нашим миром, над всеми его комичными эллипсами, по которым движутся планеты. Несколько успокоившись, я спускаюсь в темноту к Волге по откосу, который ещё два дня назад внушал мне мистический страх. Мне повезло – «змей» никуда не делся. Он сидит, затаившись, тревожа поужинавших лягушками и готовящихся ко сну ужей. Увидав меня, «змей» приготовился защищаться, а от его защиты мне бы не поздоровилось. Парень молодой, мускулы бугрятся на обнажённом по пояс теле. Судя по наколке с якорьком, парня зовут Миша. Я заявляю, что пришёл извиниться. Произошло недоразумение. Тогда парень успокаивается, настраивается дружелюбно и излагает мне суть происшедшего в клубе катаклизма. Я считаю, что его изложение в целом носит объективный характер.

– После окончания Астраханского торгового техникума работаю товароведом в системе облпортебсоюза. А брат мой в загранку ходит. Иногда привозит мне мелкие подарки. В последний раз привёз мне майку американскую. Изображён ковбой и надпись по-английски – «Майкл». В этой американской майке пришёл на танцы. Только начал оглядываться, чтоб партнёршу выбрать, старичок один, пенсионер, подходит и спрашивает, что на майке написано. Я говорю: «Майкл». Он говорит: «И так ясно, что майка, зачем об этом писать?» Я говорю: «Не „майка“ написано, а „Майкл“. Это имя такое американское». Он: «А тебя как зовут, и какой ты национальности?» Я говорю: «По национальности русский, а зовут меня Миша. Русское имя Миша соответствует американскому имени Майкл». Тут этот старичок как закричит: «Значит, по-твоему, американский капитализм соответствует нам, русским?!» Вижу, вся танцплощадка сбежалась, смотрит на майку. Настроились враждебно. Тут одна девушка говорит: «Согласно учению Чехова, в человеке всё должно быть хорошим – и душа, и одежда». И только она так сказала, как меня начали бить. Сперва я, конечно, отбивался, а потом какой-то грузин, точнее азербайджанец, сзади подкрался и меня по шее ударил. Ну и поволокли. Я вырвался – и к кустам. Очнулся по пояс голый, и левая нога хромает.

Более об этой идеологической схватке на танцплощадке ни товароведу Майклу,