Быстро побежав по улице, я вдруг увидела темную шатающуюся фигуру, ходившую вокруг другого дома. Это был Макс! Увидев меня, Макс разрыдался. Сквозь рыдания он рассказал, что не смог найти обратную дорогу. Магазин нашел, продукты и водку купил, а вот обратно дорогу к дому найти не смог. Всю ночь ходил какими-то кругами. Ел и пил, ходил, ел и пил, съел всю еду и выпил бутылку водки. Потом просто перестал понимать, что происходит.

Пока мы выясняли наши отношения, точнее я изо всех сил пыталась упокоить Макса, вдалеке показалась темная точка, приближающаяся к нам с огромной скоростью. Точка превратилась во внедорожник «Тундра». Джип затормозил возле нас. Из него выскочил мужчина лет пятидесяти, и, схватив меня за обе руки, принялся трясти и кричать:

— Простите, простите нас, ради Бога! Мне все мой заместитель рассказал! Быстро берите вещи, я увезу вас из этого проклятого дома!

Уже в кабинете сельсовета он рассказал, что дом, в который мы попали, считается в поселке проклятым. К нему никто из местных жителей даже близко не подойдет — ни днем, ни ночью. Заместитель ничего не знал, он не местный. Сам же председатель, узнав, где мы провели ночь, ужаснулся.

— Это проклятый дом, дом убийцы. В нем жила одна женщина. Однажды она приревновала мужа к другой и убила всю свою семью. Сначала убила своих двоих детей, мальчика четырех лет и девочку двух лет. Потом мужа. А затем и себя. Зарезала всех кухонным ножом для разделки мяса с металлической ручкой, когда они спали. С тех пор они там и живут, в этом доме. Мертвые.

— А эта женщина… Как она выглядела? — нашла в себе силы спросить.

— Бойкая, полная, всегда ходила в пуховом платке. И родинка у нее уродливая была, темная во всю щеку.

Никто не заметил, что я потеряла дар речи. Макс тут же в деталях начал рассказывать, как он всю ночь не мог отыскать этот дом.

— Все правильно, — председатель сельсовета кивнул, — мертвые вас и хороводили. Они и похуже штуки выкидывают, потому к дому никто и не подходит. А с вами ничего не произошло? — уставился на меня в упор.

— Ну… — я растерялась, — я вообще не спала. Мне всю ночь казалось, что кто-то на меня смотрит. Зло смотрит.

— Это она, — председатель кивнул, — никто в этом доме не будет жить! Заколочу его к чертовой матери! А если этот непутевый мой зам еще раз такой номер выкинет, сам лично руки ему обрежу, чтобы к ключу от проклятого дома больше не тянулся!

Я ничего не стала говорить ни председателю, ни тем более Максу. Поэтому как можно быстрее перевела разговор на цель нашего путешествия. Услышав наш отрепетированный рассказ, председатель взмахнул руками:

— Ах бедные вы мои, бедные! Вы ведь напрасно забрались в эту глушь!

— Как напрасно? — взвыл Макс.

— А так! Никакого Таежного поселка на карте нет. Его попросту не существует.

Мы выяснили, что председатель не знает дорогу к монастырю, что рядом с тем местом нет никакого жилья, и что он никогда в тех краях не был. В конце концов мы сошлись на местном проводнике — северянине из соседнего поселка, который возит в лес на охоту приезжих шишек.

— Он может отвезти вас к монастырю. Но учтите: дорого возьмет.

На своем джипе председатель отвез нас в соседний поселок, расположенный не так далеко. Там мы нашли проводника, который согласился отвезти нас к монастырю за три-четыре дня пути и тысячу долларов. На том и сошлись.

* * *

Темные врата, выросшие посреди заснеженной тайги, показались мне вратами ада. Врата ада в ледяном адском лесу. Иначе никак не скажешь. Именно таким было мое первое впечатление, когда к концу дня наш проводник остановил свой снегоход возле входа в монастырь. Как выяснилось впоследствии, это впечатление оказалось самым сильным и отчетливым и запомнилось, пожалуй, лучше всего.

Я была потрясена, как из заснеженного охотничьего домика наш проводник вывел нас на правильную дорогу. Он стоил своих денег. И вот в сумерках, наступавших быстро, как судороги, мы оказались возле самых ворот монастыря.

Проводник заглушил двигатель, и мы сошли со снегохода, оглядываясь. Стены, сложенные из тесаного темного камня, показались мне высоченными, метра три — не меньше. Настоящий замок, неприступная средневековая крепость. Особенно пугали ворота: из черного листового металла, сделанные сплошным листом, закрывающие весь проход так, что не было ни единой щели. Они словно закрывали дверь в другой мир. И сквозь эту дверь между двумя мирами не мог проскочить ни зверь, ни мышь, ни человек.

— Монастырь-то огромный, — сказал проводник, покосившись на меня, — там все хозяйство, за воротами. Целый город. Я там был однажды. Много домов. И дом для странников есть, для тех, кто заблудился в лесу.

— Что теперь? — поежился Макс. Рядом с этой мощной крепостью он чувствовал себя неуютно, и я вполне его понимала.

— Будем стучать… — выдохнула я.

— Не пустят они вас, — сказал проводник, — зря только ехали. Совсем не пустят. Вид у вас не тот. Сразу поймут, что вы журналисты. А журналистов здесь терпеть не могут.

— Откуда ты знаешь, кто мы такие? — вскипел Макс.

— Тоже мне, проблема! Узнал фамилию, по интернету посмотрел, — пожал плечами наш проводник. Все-таки он удивлял меня на каждом шагу, этот северный житель. С одной стороны, знания звериных троп, направления ветров и умение устроить ночлег в лесу, а с другой — интернет.

— Если они вас не пустят, — продолжал проводник, — мы быстро уедем. Надо где-то укрыться до темноты. Здесь поблизости еще охотничьи домики есть.

Я посмотрела на Макса — он был готов уехать хоть сейчас. Но меня этот вариант не устраивал. Я быстро подошла к воротам и заколотила по ним кулаками, предварительно сняв варежку, чтобы удары получились более сильными. Гулкий звук разнесся по всему лесу. К моему удивлению ворота отворились почти сразу. На пороге выросла высохшая старуха лет 80, в черной монашеской рясе, с обескровленными тонкими губами и злым рыбьим лицом. Она уставилась на меня:

— Здравствуйте! Мы хотим видеть мать-настоятельницу. У нас к ней очень важное дело, — вежливо заговорила я.

— Нет, — отрезала монашка (почему-то я не сомневалась, что она скажет именно это), — нельзя.

— Я понимаю, это не очень удобно для вас, — я изо всех сил старалась говорить вежливо, — но наше дело очень серьезное. Это вопрос жизни и смерти. От этого зависят жизни людей. Мы должны поговорить с настоятельницей!

— Нет, — вновь отрезала монашка, — мать-настоятельница ни с кем не встречается. Нельзя.

— Речь идет об убийстве…

— Нас ваши мирские проблемы не интересуют. Мать не будет с вами разговаривать. Убирайтесь в свой мир!

Она попыталась закрыть ворота, но я быстро просунула ногу в отверстие, не давая ей это сделать. Конечно же, я была сильней.

— Пожалуйста, не оставляйте нас замерзать ночью здесь! — я почти кричала, — вы же даете приют!