– Как видите, внутри ничего нет, никаких инородных вкраплений, отсутствуют даже микротрещины и застывшие пузырьки воздуха. Чистое стекло. Этим экспериментом мы ответили еще на один вопрос: может ли внутри содержаться магнитный материал, что-то вроде кусочка дискеты с зашифрованной информацией. Ответ: нет. Такая вещица тоже имеет не бесконечно малый размер и была бы также визуально заметна. Существует последняя возможность. На поверхность глаза нанесено вещество, которое светится в ультрафиолете. Такие соединения используются, например, при изготовлении денежных знаков.

Он поклацал тумблерами, и шарики из прозрачных превратились в абсолютно черные, но опять без всяких изъянов.

– Мне очень жаль, но это просто стеклянные глаза и ничего более. Никаких секретов.

Яша ничего не понимал. Неужели он все напутал спьяну? Но чеченцы же говорили о стеклянном глазе. Или только о том, что стеклянный глаз у Мажидова был? Но говорили же и о ключе. Он попытался вспомнить дословно ту фразу. Но хоть убей, всплывал только кусок. «Глаз – это ключ». А вот было ли слово стеклянный?!

Итак, возможны варианты:

1. Он разрыл не ту могилу, но чеченцев со стеклянными глазами не так уж много, и вероятность наткнуться на такого же на том же кладбище стремится к нулю.

2. У Мажидова был не один стеклянный глаз, и похоронили его с обычным. Где же тогда нужный?

3. Речь шла о здоровом глазе, а стеклянный просто мелькал в разговоре. Но здоровый глаз у мертвеца отобрать невозможно, значит, и денег не достать.

Интересно, как те чеченцы собирались завладеть вкладом?

Яша еще и еще раз перечитал то, что вытащил из Интернета, и осознал, что вся его бурная деятельность оказалась напрасной. Несомненно, имелся в виду нормальный здоровый глаз и сканирование радужной оболочки, неповторимой для каждого человека.

И все-таки чеченцы все знают и я их неправильно понял или я их понял правильно и они тоже впустую ищут стеклянный глаз?

К середине дня Зоя, сопровождаемая Мажидовым, не отходившим от нее ни на шаг, добралась до Шереметьева-2. Он все время твердил, что им нельзя терять друг друга из виду ни на секунду: в любой момент могут появиться чеченцы. В результате Зоя оказалась в затруднительном положении. Ни выведать какие-либо сведения, ни устранить Мажидова на даче – идеально подходящем для этого месте – она не смогла. Если позволить ему вылететь в Европу, он завтра же окажется в лихтенштейнском банке, и тогда плакали ее денежки. Нужно срочно вызывать подмогу, но Мажидов вцепился в нее как клещ, и избавиться от его опеки, не вызывая подозрений, весьма проблематично. Вдобавок он заупрямился и наотрез отказался сообщать, куда, собственно, они направляются. Зоя даже засомневалась – не догадался ли Мажидов, что она едва не размозжила ему голову кочергой?

– Может, все-таки скажешь, куда летим? – на всякий случай переспросила она.

– Что ты заладила, тебе не все равно? Сядешь в самолет – увидишь.

– Вот что, господин великий конспиратор, мне нужно в комнату для девочек, – заявила Зоя, уверенная, что таким образом сумеет добраться до телефона. Хотя что сказать Варнавскому, она ведь до сих пор не знает, куда они летят. То есть, конечно, логично предположить, что в Лихтенштейн. Но этому параноику что угодно может прийти в голову, увезет ее в Израиль или Эмираты.

Но Мажидов даже в туалет не решился отпустить ее одну:

– Пойдем, я подожду у дверей.

Зоя приготовила десятку и стала спрашивать у входящих дам мобильный телефон. От нее шарахались как от чумной, только одна посочувствовала:

– Мобильника нет, у меня пейджер. По-моему, гораздо удобнее: найти-то тебя можно, а вот достать и построить не получится.

Такое впечатление, что наши бизнесвумены не ходят в общественный туалет, раздраженно подумала Зоя, наверное, терпят, пока глаза не вылезут. Может, написать записку или попросить кого-нибудь позвонить, но что сказать? Полчаса будешь объяснять, и все равно все перепутают, да и Матвею это явно не понравится. Зоя торчала в туалете уже добрых двадцать минут, дамы входили и выходили, но телефона по-прежнему ни у кого не было. Из репродуктора захрипел голос дежурного, объявляющего регистрацию рейса на Цюрих.

Мажидов распахнул дверь:

– Пойдем, наш рейс.

Значит, Цюрих. Значит, он не собирается нигде отсиживаться. Из Швейцарии – в Вадуц и в банк.

Дима Кисин доигрывал свой первый международный турнир. Он попал в число участников престижного соревнования почти автоматически – по результатам отборочного цикла среди соучеников. Далеко не все среди них играли действительно сильно и в равной степени подавали надежды. Колледж имел солидный авторитет и пользовался высокой популярностью как престижное учебное заведение, поэтому за известную сумму даже при наличии весьма сомнительных способностей двери его были открыты для состоятельных студентов.

Поднявшись на доселе недостижимый, просто запредельный по его понятиям уровень, Дима замандражировал, но победил в первой партии буквально на одном дыхании. Странным образом колоссальное волнение помогло ему максимально сконцентрироваться.

Каждый раз он выходил на игру с дрожащими коленками, мокрой спиной и звенящей пустотой в голове, сам не в силах определить в точности, что этому виной: стремление победить или боязнь совершить глупую непростительную ошибку и позорно проиграть. Пару раз его даже одолевали ночные кошмары: зевок и… К своему счастью, с утра Дима не помнил, как там развивались события дальше, и при свете дня легко абстрагировался от ночных видений.

За доской он контролировал внимание и в какой-то мере эмоции, хотя унять дрожащие колени и осушить спину волевым усилием не мог. Он выиграл на нервах вторую и третью партии, сделал в четвертой трудную ничью против превосходящего соперника, которого все в один голос называли фаворитом. После этого поединка лидер заболел и сошел с дистанции, а Дима обнаружил в себе дремавшие ранее задатки. Они не являлись непосредственно шахматными: он не начал просчитывать позицию на два или десять ходов дальше. Зато ощутил вкус к психологическим дуэлям, даже в шахматах выиграть партию и одолеть соперника не на сто процентов одно и то же.

Последний тур соревнований, разыгрываемых по круговой системе, волей жребия превратился в финал. Дима и его соперник возглавляли турнирную таблицу. Выигравший становился единоличным победителем, в случае ничьей они делили первое-второе места.

Противостоял Диме мелкорослый колобкообразный ровесник, активно поддерживаемый многочисленными родственниками. Дима обратил внимание на группу поддержки, едва сев за стол. Все они были маленькими, пухленькими, какими-то колышущимися, удивительно похожими друг на друга, как будто сошли с одного конвейера. Дима увидел, какие по-детски просительные взгляды бросает соперник в зал, и решил: он его сделает! И не просто сделает, выпотрошит на глазах всего благородного семейства. Пусть сбросят десяток килограммов совместно.