— Ромк! — разорвав поцелуй, резко оттолкнула меня красотка. — Хватит дурой меня делать!.. Во всем… во всем этом… — с чувством показала на себя, на меня, на наши голые тела, на разбросанные вещи вокруг, на праздничное шале, где сейчас на было праздника. — Во всем виноват только ты!..

Ну все. Всему. Есть. Предел.

Даже такой резиновой штуке, как мое терпение.

— Ладно, Полин, — сказал я, отворачиваясь от нее и подходя к своей пока еще не распакованной сумке, — я понял.

— Что ты понял? — настороженно донеслось мне в спину.

— Все понял. Понял, кто тут лишний.

Видимо, что-то в моем тоне ее напрягло, ударило по струнам ее большой души, которая была даже больше сисек, и заставило вспомнить, что все-таки она добрая, отзывчивая, моя вторая мамочка.

— Ну, Ромк… — растерянно протянула она. — Ну я не…

Вот только было уже поздно.

— Не переживай, Полин, — успокоил я, ища в сумке сухие плавки, которые могу надеть, — все нормально. Это твои подруги, твой праздник. Ты оставайся. А я уеду. Вызову такси и уеду.

— Ромк… — с какой-то тоской протянула сзади моя хаус-леди, уже, похоже, и сама жалея, что пошла против женского инстинкта.

— Ты уж прости, что столько времени тревожил тебя, когда ты так всего этого не хотела. Но ничего, такого больше не будет…

— Ну, Ром…

— … а когда ты вернешься после праздников, обещаю, что все будет по-другому. От меня больше не будет ни взглядов в твою сторону, ни прикосновений, ни каких-то намеков. Я больше тебя ничем таким не потревожу. Потерпишь меня полгодика, а потом…

— Что «потом»? — шумно выдохнули за спиной.

— А потом я поступлю в университет, найду общагу и переберусь туда, чтобы тебе было проще, — закончил я давать ей наш новый расклад. — Считай, Полин, что это мой новогодний подарок тебе…

Внезапно теплая ладонь коснулась моей спины и нежно погладила, мешая мне собираться.

— Ром, я не этого хотела…

— Долгое время, — вздохнул я, напоследок вбирая это тепло, — еще до всех остальных ты была для меня самой желанной женщиной, которую я всегда носил с теплом в своем сердце…

Женские руки ласково обвили мою грудь, теплая ладонь теперь легла мне на сердце, а к моей спине прижались огромные теплые шарики, согревая замерзшего меня.

— … но я готов запереть свое сердце для тебя, — с грустью добавил я, — раз уж тебе это настолько не нужно. Все равно ты останешься для меня особенной, — и развернулся, заключая ее в ответные прощальные объятия, прижимаясь к ней всем телом, всеми его мягкими и твердыми частями.

Чего уж стесняться — раз это в последний раз.

— Ром, — Полина посмотрела на меня большими сверкающими глазами, — каким же ты стал взрослым!..

И следом сама поймала мои губы.

Некоторое время мы целовались, с каждой секундой делая этот прощальный поцелуй все страстнее и жарче, подключая к нему уже не только губы, но и языки, и руки, и наши все нетерпеливее трущиеся друг о друга тела, все больше желающие познать друг друга. Внезапно — я даже сам не понял когда — этот поцелуй перестал быть прощальным — видимо, когда из вертикального положения мы вдруг переместились в горизонтальное. Не размыкая губ, оказались на кровати: я сверху, а Полина подо мной — зарумянившаяся, тяжело дышащая. Она еще крепче обвила мою шею руками, еще горячее прижалась ко мне грудью, без слов прося, требуя и даже умоляя слиться с ней. И сама же, отвечая желанию — общему желанию на двоих, — широко развела ножки, открывая мне доступ ко всему, чего я так давно хотел.

Да неужели?..

— Ах! Ааах… Да! Рома!.. Да, да… Ах, ах!.. Ох, хорошо!.. Ромка, да-да, еще!.. — извивалась Полина подо мной.

Я же трахал ее и параллельно щипал себе руку. Щипал и щипал — уже практически до красноты. Нет, я не сплю, да, это реальность… Ее губы шептали мое имя, ее бедра крепко обвивали мои бедра, а огромные самые красивые на свете сиськи подпрыгивали подо мной, потирались о меня, вводя в какой-то почти мистический транс, стирающий границы между самыми смелыми фантазиями и реальностью, которая сейчас была гораздо круче. Я реально трахаю Полину…

Нет, не так. Я РЕАЛЬНО ТРАХАЮ ПОЛИНУ! Так, что прям до оргазма, прямо в ее теплую ласковую киску — так, чтоб залить ее собой до краев. Да неужели же это случилось⁈ Похоже, Дед Мороз и правда существует!..

— Ооох! Аааах… Ромааааа…

Полина!.. Полина, Полиночка, моя мечта, моя фантазия, самая женственная из всех моих женщин, образец женщины, практически языческий идол, около которого совокуплялись на Иван Купала, наконец дала мне себя, принадлежала мне, и я вовсю устраивал с ней — устраивал в ней! — праздник плодородия. Наконец! Наконец! Наконец-то!..

— Да! — в такт мне стонала она. — Бери меня! Бери, бери, бери!..

О, с каким же упоением я ее брал! Все глубже исследовал ее изнутри, узнавал так, как еще не знал. Сжимал, стучал, долбил раскинувшуюся передо мной капризную, строптивую, упрямую красотку, которая уже не была такой, стоило мне в ней оказаться — напротив, она стала мягкой, податливой и послушной…

— Рома… Ромочка… Плохой… хороший… Хороший мой… — прижимала она меня к своей роскошной груди, так что я просто утопал в ее необъятных формах.

Наше соитие, близость наших тел, слияние наших эмоций были абсолютны. Наконец-то после долгого трудного пути я, словно Одиссей, вернулся домой — и в этом теплом уютном домике меня ждали с восторгом и счастьем.

— Рома… Ромочка… Хороший мой… Сладкий мой… — в экстазе приговаривала Полина, пока горячими мощными толчками я наполнял ее лоно собой — так глубоко, что буквально омывал вход в ее святилище. — Как же хорошо!.. — стонала она, ощущая мой оргазм в самых своих глубинах.

— Полин, ты… — начал я, чувствуя, что готов говорить ей любые комплименты в промежутках между сводящими с ума толчками в ее промежности. — Ты просто…

Закончить она мне не дала, прильнув губами, начав жарко, неистово сосать, все глубже вбирая меня в себя. Ее руки стиснули мои плечи, крепкие женственные бедра сжали меня, требуя продолжать. Стоило ей лишь почувствовать мой белок внутри, как моя красотка уже не могла остановиться, жадно получая его