– Опустим метафизику, – нетерпеливо процедил Морис. – Время дорого.

– Эта первая догадка Сен-Жермена имеет самое прямое отношение ко второй, сеньор. Граф полагал, что Свет в душе Иного можно сконцентрировать до абсолюта. Все равно что получить флогистон.

– Ересь, – сказал Морис.

Леонид подумал, что странно подобное услышать от того, чье существование и само по себе являлось бы ересью с точки зрения инквизиции римско-католической церкви. Да и любой другой тоже.

– Это все, что я имею сообщить. – Испанец поклонился. – Мне неизвестно, предпринимал ли Сен-Жермен какие-либо практические опыты…

– Не предпринимал, – заговорил Градлон, устало потирая висок. – Но он рассказывал об этом своему ученику Бриану де Маэ, а тот рассказывал мне. Почтенный сеньор Рауль, очевидно, не знает, как именно Сен-Жермен надеялся выделить чистый Эмпириум. Он полагал, что Свет образуется при самопожертвовании. И что можно создать некий кристалл, который сконцентрирует Эмпириум так же, как хорошо отшлифованная линза собирает лучи солнца. Вот что я слышал. Но теперь, похоже, все встает на свои места. Смарагд месье Брюса – это и есть линза. Когда Сен-Жермен узнал о его самопожертвовании, то пустил в ход все свои уловки, чтобы заполучить эти кристаллы и должным образом на них воздействовать. Он был непревзойденным мастером в работе с камнями. Однако граф не решился поставить опыт на самом себе. Сен-Жермен оставил кристаллы в России и забыл о своих намерениях. А вот Бриан де Маэ, похоже, не забыл…

– И что же? – поторопил его Великий Инквизитор Франции.

– Я не все сумел извлечь из памяти Альбера. Он слишком быстро умер… как это ни жестоко… Судя по всему, для выделения Эмпириума помимо кристаллов требовалось заклинание, и Сен-Жермен открыл его Бриану. А тот уже за неимением друзы придумал хитрый план. Скорее всего когда разыскал своего брата-близнеца, с которым был разлучен еще в детстве, и убедился, что он тоже Иной. Бриан не стал вводить Альбера в Сумрак, но обратил в свою веру. По-видимому, концентрация Эмпириума происходит в крови. И де Маэ решил удвоить эффект за счет брата. Но требовалось самопожертвование, а тут как нельзя кстати случилась революция. Можно было бы добровольно пойти на гильотину, только для выделения Эмпириума подобного мало. Вероятно, Бриан все же не особенно доверял идеям графа. Он пытался изменить расклад сил в границах Великого Договора. Но скорее всего, предвидя, что будет, он действовал вполне расчетливо. Он ведь сам сдался Трибуналу?

– Верно, – кивнул Морис.

– Итак, Бриан де Маэ оказался запертым в химере, как Прометей, прикованный к скале во имя людей. Сто лет, глядя на Париж с собора, он не просто страдал, а растил в себе Эмпириум. А в это время еще живы были его единомышленники, и небывало долгий век для смертного коротал брат Альбер. Единомышленники не сидели сложа руки. Все это время они безуспешно пытались воссоздать друзу Сен-Жермена. А также инкогнито вдохновили молодого горячего Кастелена изменить миропорядок. Так продолжалось, пока вам, уважаемые, не пришло в голову организовать выставку Иных, чтобы поймать Кастелена. Его собрались ловить на реликвии Мерлина, однако Ноэлю требовалась друза. Он узнал о том, что ее привезут из России, от моей протеже мадемуазель Турнье. Самое любопытное началось дальше. Альбер с приспешниками отбили Бриана у заговорщиков, но упустили изумруды, ведь Ноэль не знал их истинной ценности. Тогда Бриан придумал новый план. Досточтимая Инквизиция дала ему в руки козырь еще раз, объявив День без Договора. О, и теперь они разыграли сложную партию! Недаром Бриан так любил когда-то шахматы. Сначала они подослали в Старый Париж Короля Крыс. В суматохе нужно было поставить метку на аппарат русского синематографиста. А он еще и облегчил им задачу, когда оставил свою камеру под лестницей. Затем они привели вас, месье Александрофф, в Небесный Глобус. Предварительно они туда же направили этого несчастного Тома, шухарта, как таких зовут немцы. Все, что от него требовалось, – это передать накопленные силы Альберу. А брат Бриана затем обнаружил себя окончательно, чтобы попасть в Трокадеро.

– Погоди, – взмахом руки прервал его Дункель. – Зачем Альберу было отдавать себя в ваши руки, если он и так мог бы переместиться к друзе?

– Бриан использовал нечто вроде так называемой Минойской Сферы. По сути, это логическая машинка Раймунда Луллия с нанесенными пространственными символами. Но чтобы ею воспользоваться, нужно точно представлять себе место, куда желаешь попасть. Совершенно необходимо было, чтобы Альбер воочию увидел, где именно находится друза. Потом соратники Бриана по метке на камере провесили портал…

– Пресветлый! – вырвалось у Леонида.

Все посмотрели на него, кроме, пожалуй, Мориса и Совиной Головы. Стало неловко, но Александров уже не мог остановиться:

– Темные вместе с Шагро… – Он осекся и тут же поправился: – …с Евгением из московского Дневного осмотрели камеру. Они сказали, что никакой магии там не было.

– Никакой Темной магии, юноша. А отличить незаметную Светлую метку заговорщиков от защитных чар против кражи, которые мы наложили… Вряд ли этот Евгений на такое способен, – Градлон посмотрел на Претемного, – хотя я и не сомневаюсь в талантах наших гостей.

– Где все это время был Бриан? – спросил Дункель. – И почему ты сказал, что теперь они оба мертвы, он и его брат?

– Вот это самое любопытное и печальное, господа, – сказал Градлон. – Бриан де Маэ все время находился рядом с нами. Только он был внутри своего брата.

– Что? Вы хотите сказать, сознание Бриана слилось с сознанием Альбера? – воскликнул Морис и невольно покосился на Леонида, который не раз впускал в себя Якова Вилимовича.

– Нет, их сознание было раздельно, иначе мы сумели бы увидеть это в ауре. Кроме всего прочего, нельзя проделать такой трюк с непосвященным Иным. Все было куда… физиологичнее, господа. Бриан – это была та светлая субстанция, что циркулировала в крови Альбера. Он перелил себя брату вместе с кровью. Он более ста лет растил в своей душе подобную возможность. Бриан двигал действиями Альбера, находясь у него в крови в виде Эмпириума. Бренная оболочка де Маэ, лишенная духа, покоится где-то в подвале их логова. А брату оставалось нанести последний штрих кровью на полотно Светлого Апокалипсиса. Он вскрыл себе вены и вместе с кровью дал возможность Бриану пройти сквозь друзу. Сен-Жермен гордился бы учеником, превзошедшим в смелости учителя. Эмпириум окончательно воплотился и теперь носится бесплотным духом Света над Парижем.

– Солнце в крови… – завороженно проговорил Леонид, вспоминая гимн гасконских гвардейцев. Когда он прочел «Сирано» на французском, то с удивлением обнаружил, что в оригинальной пьесе таких строчек нет.

Дункель недовольно покосился на русского дозорного, но заговорил опять с Градлоном:

– Выходит, де Маэ все-таки жив?

– Эмпириум – не Бриан. Точно так же инферно воплощает в себе зло над смертным или Иным, но не равняется ни их личности, ни личности того, кто их проклял. Эмпириум – воплощение Света. Однако он подобен «белому мечу». Смертный или Иной не способны вынести его прикосновение.