– Месье… – одновременно проговорил Градлон.

Леонид, подчиняясь рефлексу, завертел рукоятку.

Нечто блеснуло в главных воротах. Почудилось, будто гигантский электрический карандаш вывел в воздухе геометрическую фигуру с острыми углами. Та распахнулась, подобно пространственному кошельку – именно такие странные сравнения приходили в голову Александрову.

Под аркой, над самой землей и неподалеку от друзы в раскрытом саквояже, открылся портал.

Из него вырвалась фигура неизвестного Иного. Видно было, что он только что бежал изо всех сил и стремглав прыгнул в сумеречный коридор, чтобы оказаться в этом месте.

Иной упал. Затем встал на ноги. Повернулся лицом к порталу и воздел руки.

В окуляр камеры Александрова были видны темные сполохи его ауры.

А из портала вырвался большой огненный шар. Субстанция походила на сгусток ослепительно-белого пламени, постоянно искрила, но при этом вела себя абсолютно бесшумно, не создавая никакого треска.

Темный держал руки перед собой, словно упирался в невидимую стену. По сути, он сам эту стену и создавал: напор чистой Силы, известный как «ля прессьон» или просто «пресс».

Ему пришли на подмогу. Из портала выскочил еще один Иной, за ним третий. Только в отличие от первого в Сумраке их ауры показывали Светлых.

Эти двое тоже подняли руки кверху. Нетрудно было догадаться, что странный отряд организовал ни много ни мало Круг Силы.

Через объектив своей камеры Леонид не мог видеть лиц. Впрочем, эти жесты он хорошо помнил: их использовали те двое, что боролись с Яковом Вилимовичем на галерее собора Парижской Богоматери. И тогда в ход шла невидимая стена. Теперь же круг втроем держали Ноэль Кастелен, он же Аноним из Нотр-Дам, его правая рука Дюран – второй Аноним, и Темный маг Бурдонэ.

– Господа, время! – Пресветлый коннетабль с хлопком закрыл подзорную трубу.

– Погоди! – велел стоящий рядом Дункель.

Идея принадлежала как раз ему: предложить схваченным заговорщикам в обмен на жизнь и прощение выступить наживкой для Эмпириума.

Разумеется, жизнь и прощение должны были наступить после Трибунала. Можно было также не особенно сомневаться, что и то и другое наступило бы исключительно в человеческом качестве, с лишением всех магических способностей и званий.

Что предложили участвующим в заговоре вампирам, которых лишить способностей и при этом оставить существовать априори невозможно, не разглашалось. Леонид не присутствовал при разговоре Великих Инквизиторов с Кастеленом в подвале Трокадеро. От Светлых туда допустили только самого Градлона. Какие слова там говорились – оставалось лишь гадать. Александров не сталкивался с Кастеленом нигде, кроме Нотр-Дам, да и в соборе, по чести, общение с ним имел лишь Брюс. Но он вполне мог себе представить несговорчивость Иного, многолетняя охота за которым привела к столь сложной комбинации, как организация Иной экспозиции на Всемирной выставке.

Тем не менее согласие было получено и договор скреплен. Кастелен в известной мере мог торжествовать: он добился каких-то условий от Инквизиции. Но цена была непомерно высока, и вовсе не для него самого.

Заговорщики, прежде всего Темные, должны были выступить живой мишенью. В повседневной службе Ночного Дозора отлавливать тех же вампиров, подсовывая «живца» – разумеется, под защитой и присмотром, – прием вполне обыденный и хорошо себя зарекомендовавший. А вот противники так откровенно действовать не привыкли, хотя провокации Светлых на добрые дела тоже применяли издревле.

Сейчас же Темные должны были вызвать на себя Эмпириум и, спасаясь от него, вести живой сгусток Света к условленному месту. Кастелен и его Светлые подручные обязаны были в этом помогать. Именно они открыли портал к площади Согласия.

Бурдонэ, который был немногим старше Леонида, оказался последним в цепочке «загонщиков». Увы, сомневаться уже не приходилось – он также оказался и последним выжившим из сторонников Тьмы.

Леониду трудно было представить еще некоторое время назад, что по такому поводу он скажет сам себе «увы».

Эмпириум под аркой окончательно превратился в крупный огненный шар, похожий на боевое заклинание Светлых, но только чудовищных размеров. Шар пульсировал, зажатый невидимым давлением Иных. Казалось, он даже немного сплющивается с боков.

Но потом с его поверхности сорвались и ударили разряды.

Несчастного Бурдонэ мгновенно испепелило. Он словно взорвался изнутри, и оставалось надеяться, что ничего не успел почувствовать. Как, наверное, любой на его месте, если бы в него попала молния силой в тысячу обыкновенных.

Светлых тоже расшвыряло в стороны, будто деревянные чурки, сметенные битой в игре «городки».

Рука Леонида сама по себе мерно вращала рукоятку камеры, не увеличивая и не снижая скорости.

– Вот теперь пора, – спокойно и взвешенно произнес Дункель, опуская бинокль.

На первый взгляд, ничего более не случилось.

Эмпириум все так же пульсировал под аркой Порт Монументаль. Никто из Высших магов не сделал ни одного движения.

Но в Сумраке царило форменное светопреставление. Он как будто таял. Серость истончалась и уходила, а сквозь нее проявлялись краски. Это очень напоминало повреждение кинематографической пленки.

Причем серость уходила не просто в никуда. Она как будто втягивалась во вполне определенную точку. Этой точкой служила эмблема электричества – огромная статуя в нише у главного входа. Статуя представляла собой женскую фигуру в дивном наряде, что опиралась на вольтовы столбы, а в руках держала цветы. Внутрь бутонов вставили электрические лампочки. Светлые Иные, вероятно, замечали странноватое мерцание на первом слое, но считали это обыкновенным заклинанием-оберегом. Темные наверняка с толикой ехидства подозревали тут замаскированный накопитель. Но только Градлон и еще несколько приближенных знали правду. Статуя была одним из орудий крайнего случая – не просто накопителем Силы, а уничтожителем Сумрака – и играла роль своеобразного заземления.

Подобные статуе предметы, замаскированные под архитектурные изыски, стояли по всему периметру выставки. Пресветлый коннетабль выделил неслыханные средства на их обустройство. Теперь они приводились в действие.

Из Сумрака выкачивали Силу – так вампир досуха выпивает кровь жертвы.

Следом замерцала зеленым друза. Идея принадлежала опять-таки Градлону. Эмпириум не может существовать вне Сумрака, подобно тому как аэростат не может летать в безвоздушном пространстве, а медуза – жить без воды. Когда дух мятежного Бриана, преобразованный в новую сущность, лишится опоры, он будет поглощен тем же волшебным предметом, какой дал ему такую мощь. Как восточный джинн, что вырвался из сосуда и обманом заточен туда снова.

Зеленое сияние становилось все мощнее по мере таяния Силы вокруг. Потом наступил вдруг такой момент, когда рассмотреть что-либо сквозь Сумрак стало почти невозможно. Стоило поймать тень от ресниц, как перед глазами мелькало что-то неопределенно-призрачное, и снова возвращался обыкновенный человеческий мир. Одновременно с этим пришла тоска. Пришла, наверное, сразу ко всем, Темным и Светлым, хотя переживалась ими по-разному. С такой тоской человек будет смотреть на закат, осознавая, что солнце опускается за горизонт в последний раз…