об этом выразительно говорит распоряжение, содержащееся в одном из указов ржевскому приказчику 1717 года: «Земскому дьячку учинить на мирском сходе наказание — бить батоги… за выдраной лист, выдрал писаной закрепленой ис книг приходных и расходных»{524}. Очевидно, надо было искать более тонких путей для обхода «сущей правды», которую охраняла «настоящая книга»!

Точность и отчетливость требовались в одинаковой мере и в записях относительно продуктов сельского хозяйства. В отписке выборного и подьячего села Вощажникова «прошлогоц-кой всякой молоченой хлеб, оржаной и яровой», оказался записанным вместе «в перечню с немолоченым ужинным опытным хлебом ужину сего 1718 года». Это было против установленной формы, и им было сделать и прислать «подлинную ведомость», чтобы ясно было, что «за посевом и за всяким расходом 717 году осталось всякого ржаного и ярового хлеба к нынешнему 718 году и что из оного старого хлеба в 718 году в расходе и за расходом, что его будет ныне налицо в остатке к 719 году, или весь в расходе»{525}. Даже конюхи обязывались к подробным письменным отчетам в кругу своих несложных операций: «…овес давай с сечкою, — писал Борис Петрович конюху молодотудской вотчины, — по дважды на день, а сена не в новал вали, давать весом в сутки по 18 фунтов, и что примешь сколько сена в вес, дай в том расписку, а не в вес не принимай, а что у тебя будет в сутки расходства сена и овса, о том ко мне отпиши в скорости»{526}.

Все свои отчетные документы приказчики должны были по истечении года, в первых числах января года следующего, присылать в домовую канцелярию, или, как иногда еще выражался фельдмаршал, «к ларцу». Случалось, к указанному сроку тот или иной приказчик вызывался лично в Москву для отчета «с приходными и расходными книгами, денежными и хлебными…». И тут же на случай возможной забывчивости — предупреждение: «…а будет чему какой с собою ведомости… не привезешь, и за то ты будешь наказан, и для тех ведомостей послан будет нарочно человек мой на твоих подводах»{527}.

Приходо-расходные книги давали возможность следить за движением поступающих в руки приказчиков денежных и хлебных доходов, а самые нормы, которыми определялись размеры вотчинных поступлений в каждом отдельном случае и которые должны были служить основой для контроля над вотчинной администрацией, содержались в так называемых окладных книгах.

В нашем распоряжении есть окладная книга, составленная в 1708 году, то есть тогда, когда с пожалованием ряда земель фельдмаршал превратился в крупного землевладельца и перед ним открылись широкие хозяйственные перспективы. До этого в отдельных его вотчинах сохранялись, можно думать, старые порядки, заведенные прежними владельцами. Теперь же, видимо, было решено перестроить эксплуатацию вотчин по одному плану и установить для всех твердый оклад, принимая в соображение их хозяйственные условия, — предприятие, которое по поручению фельдмаршала выполнил его генерал-квартирмейстер Апухтин. В результате получилась своего рода хозяйственная конституция шереметевских владений. Она носит витиеватое заглавие: «1708 года книга окладная Его Царского Пресветлого Величества Российских войск и протчих ординов господина генерала и фельдмаршала и военного мальтийского свидетельствованного и славного чина святого Апостола Андрея кавалера Бориса Петровича Шереметева вотчин его фельдмаршаловых, в которых городах и что в которой вотчине по писцовым и по переписным и по наличным книгам крестьянских и бобыльских дворов и людей». Содержание этой книги — это прежде всего полное собрание всякого рода крестьянских оброков и повинностей по каждой вотчине.

Ближайшее практическое ее назначение ясно выступает в не раз повторяющейся сентенции: «…а будет… который надзиратель или приказчик те оброчные деньги пришлет не все сполна, и за то тому надзирателю или приказчику учинено будет наказание без милости и доправлены будут пени немалые». В книге имеются и другие статьи, выводящие ее значение за пределы справочника по вотчинным сборам. Перечню оброков и повинностей по каждой вотчине предшествует хозяйственно-статистическое ее описание с точным указанием количества земли, населения, разных хозяйственных заведений (скотные дворы, винокурни, мельницы). Все данные по отдельным вотчинам в конце книги сведены в одну таблицу с общим итогом денежных и натуральных доходов. Для учета приказчиков такие сведения и сводки были не нужны; но благодаря им книга давала картину всего хозяйства.

Может быть, ввиду такого ее значения ей постарались придать исключительно нарядный вид, как будто она предназначалась быть всегда под рукой хозяина: ее кожаный с золотыми тиснениями переплет, художественно исполненная рамка для заглавия на титульном листе и золотом выписанное в заглавии имя владельца, такие же художественные с неповторяющимися сюжетами заставки, наконец, красивый четкий почерк делают из нее произведение искусства.

2

Домовая канцелярия и тем более приказчики, как бы ни были широки их полномочия по отношению к крепостному населению, в хозяйственных делах были только исполнителями. В большом и малом за ними всегда видна фигура фельдмаршала в руководящей или контролирующей роли. Всего яснее и полнее вотчинная жизнь отразилась в указах, посылающихся из домовой канцелярии.

Указы эти сохранились за небольшое число лет (за 1705, 1714–1716 и 1718 годы) и лишь по некоторым вотчинам; почти все они носят явные следы участия фельдмаршала в их составлении. Некоторые даже написаны им самим или имеют, обычно в конце, приписки его рукой. Под другими, писанными рукой подьячего, стоит изобретенная фельдмаршалом в удостоверение подлинности указа формула: «рука моя» или «рука моя власная», а иногда, правда, очень редко и собственноручная подпись: «Борис Шереметев». Лишь сравнительно немногие указы подписаны Булатовым или Булатовым и Савеловым вместе, хотя, конечно, и в них говорится от имени Шереметева. Показателен тот факт, что указы помечены самыми различным географическими пунктами — такими как Москва, Петербург, Псков, Киев, Лубны, Поречье, Торунь (Торн), Гданьск (Данциг). Значит, куда бы ни забрасывала фельдмаршала война, он нигде не терял из вида своих хозяйственных дел. Только однажды в 1715 году, находясь в Торне, он отступил перед трудностями сообщения и то, видимо, в состоянии большой усталости написал Степану Перячникову: «И управляй, Бога для, всякое тебе дело, врученное, как тебя Бог наставит и вразумит. За такою дальностию сие мне стало ни да чего»{528}. А вообще, где бы ни был, он пристально следил за действиями приказчиков, требуя, чтобы они точно и быстро исполняли его распоряжения. «Управительство ваше весьма слабо происходит по указом моим и продолжительно…» — с неудовольствием пишет он вощажниковским властям{529}.

Фельдмаршал пользовался всяким случаем, чтобы взглянуть на свои деревни собственными хозяйскими глазами. Еще в 1697 году, отправившись в заграничное путешествие, он по дороге целую неделю