провел в своей кромской вотчине селе Алексеевском «за великими нуждами и управлением»{530}. И во время своих военных передвижений он, похоже, специально выбирал такие маршруты, которые позволяли ему побывать в той или другой из своих вотчин. Так, в 1712 году, «восприяв марш к армии», расположенной на юге, он, по сообщению походного дневника, проехал через свои вотчины Мещериково, Чиркино и Алексеевское{531}.

Хозяйственными интересами в значительной мере вызывались и его частые просьбы об отпусках, так раздражавшие Петра. Когда ему удавалось быть в Москве, он сам «считает», то есть по документам проверяет своих управителей, и его указы свидетельствуют, с какой тщательностью это делалось. Так было, например, в 1718 году, когда произошло крушение карьеры Булатова: фельдмаршал «усмотрел» из документов, что его дворецкий «в доме ево и в вотчинах учинил великое разорение» — из доходов забрал «воровски» в разное время свыше 1000 рублей, а также посуду и вещи, и Булатов признался, что деньги брал, приписывая в книгах фальшивые суммы{532}.

Постоянно будучи в походах, фельдмаршал иногда был вынужден поручать контроль и другие дела особо доверенным лицам. Из показания Булатова узнаем, что он был «погодно считан при нем, фельдмаршале (то есть при жизни Шереметева. — А. З.), а считали-де его присланные от фельдмаршала канцелярист Иван Сидоров сын Молчанов, да человек его, фельдмаршала, Герасим Костров, да подполковник Тимофей Савелов»{533}. «Для розыску по челобитью крестьянскому и в недаборе оброшных деньгах…» ездил в Юхотскую волость майор Маслов, причем приказчику И. Кострову Шереметевым собственноручно предписывалось: «…и тебе бы ему воздать всякую подабающую честь и во всем давольность и быть ему послусну и вьсем хресьяном»{534}. Наконец, в роли такого же доверенного лица видим денщика фельдмаршала Степана Сумарокова, не раз посылавшегося им в вотчины «для управления»{535}. Являясь довольно близкой копией тех приемов, которые при Петре I практиковались в сфере государственного управления, этот институт доверенных людей и впоследствии будет находить у Шереметевых, как, впрочем, и у других вельмож, постоянное применение.

Хозяйственные заботы фельдмаршала охватывали вотчинную жизнь с самых разных сторон. Всего чаще они обращались на исправное поступление всяких сборов. Фельдмаршал знал, что принято с каждой вотчины из положенного по окладу и чего против оклада «не явилось». Он предпочитал сам, по возможности, принимать присылаемые припасы. Распорядившись, чтобы молодотудский приказчик вез собранные с крестьян 50 пудов масла в Петербург, он добавлял: «…и до прибытия мае во в Петербурх не отдавай, я ево сам осмотрю и приму»{536}. Своевременным напоминанием он старался предупредить возможную беспечность со стороны вотчинной администрации: «…хлеб с поля убрать немедленно, чтобы не погнил, стоя на поле»{537}, — писал он в Сергиевское. И уже в ноябре думал о подготовке хороших семян к весеннему севу: «…а который яровыя семена плохия и к посеву негодныя, — читаем в указе вощажниковским старостам, и оное продать и к тому же еще в продажу употребить из других запасов и семян на те деньги к посеву и годных купить. А чтоб, конечно, были приуготовлены к посеву, а семена добрый бы были»{538}. На Островецкую мельницу посылался указ, чтобы навоз оттуда свозили в подмосковную — село Константиново, а константиновскому приказчику предписывалось этот навоз «класть в кучи и стоптать, чтобы перегнил»{539}.

Приказчики ждут от него или, как они обычно выражаются, «требуют» указов не только в важных, но и в незначительных случаях, когда, казалось, они могли распорядиться самостоятельно. В Вошажниково были присланы из Москвы на корм «кони фельдмаршал ова седла», и приказчик сам не мог решить: «…их пускать в поле или стоять им в старых местах по денником…». Его же затрудняло другое обстоятельство: что делать с четырьмя коровами, «которые стары и молока от них мало»: «Повелишь, — спрашивает он фельдмаршала, — их продать или побить?» То же — о двух быках, которые стали негодны: «…О них как ты, государь, укажешь?» И у фельдмаршала во всех подобных случаях находился ответ: «…о которых 4-х коровах и дву быках пишете, оных продайте, и вместо тех надлежит купить других, а чтоб на скотном дворе в скотине умаления не было»{540}.

3

Благодаря окладной книге 1708 года мы знаем с некоторой точностью, что давал фельдмаршалу оброк. Правда, два обстоятельства делают итоги 1708 года очень приблизительными для последующего времени, даже при условии, что установленные в 1708 году нормы остались неизменными. Дело в том, что единицей обложения служил тяглый крестьянин, то есть сумма оброчных поступлений должна была непрерывно возрастать в соответствии с непрекращавшимся увеличением населения вотчин, и, с другой стороны, с такой же, можно сказать, непрерывностью, хотя под конец и мелкими кусками, росли самые владения фельдмаршала. Значит, содержащийся в оброчной книге сводный перечень оброчных поступлений может в лучшем случае характеризовать только минимум доходов после 1708 года. Вот какие цифры он дает для различных статей: денег — 10929 рублей, вина — 1345 ведер, меду — 65 пудов, баранов — 1792, мяса свиного — 546 пудов, гусей — 821, уток — 741, свиней — 386, куриц — 1606, масла коровьего — 45 пудов, яиц — 16 805, орехов — 13 четвертей 7 четвериков, грибов — 13 четвертей, белок — 2005, дров — 6000 плах березовых и 1000 еловых, холста — 1060 аршин.

Сумма окладного оброка увеличивалась еще так называемыми запросными столовыми припасами — новое заимствование из государственной практики. Впервые они затребованы были (в неизвестном нам составе и количестве) в 1705 году в Псков, где тогда находился фельдмаршал со своим штабом, в качестве временной меры. Так по крайней мере поняла дело вотчинная администрация, прекратив их высылку в последующие годы. Однако фельдмаршал напомнил о них. В 1718 году он писал в указе молодотудскому приказчику: «Справитца тебе с прежними моими старыми указами, которые были присылавы в бытность мою изо Пскова, и другая мои присылающийся указы, понеже по оным указам сверх окладной книги по расположению збиралися со крестьян молодотудской моей волости запросный столовыя запасы и присылалися ко мне во Псков, а после того, по тем же указам, такия столовыя запросныя запасы погодно присылались к Москве, — токмо не ведаю, зачем оная высылка ныне оставлена»{541}. «Запасы» снова были высланы.

Среди перечисленных «запасов» совсем нет, как мы видим, хлеба. Он не входил в круг оброчного обложения и заменялся в некоторых вотчинах деньгами, а в большинстве их, где была барская запашка, — работой. Как было раньше