Когда наступил вечер, Альва позвала Мэри, чтобы переодеться.

– Как ты думаешь, какой цвет символизирует триумф?

– Красный?

– Это смело… мне нужно что-то более праздничное. Ярко-голубой?

– Желтый.

Альва кивнула:

– Да, наверное, ты права. Новое платье от Уорта. И мои жемчуга.

Мэри вынесла платье из желтого шелка. По линии декольте она вышила астры и анемоны с нежными веточками и листьями – целый месяц трудилась над этой вышивкой по вечерам.

Помогая Альве надеть платье, Мэри заметила:

– Мне его жалко.

– Уорд быстро оправится!

– Я знаю многих людей, которые его уважают и очень любят читать о танцах, приемах и подобных вещах. Некоторым людям такие уроки нужны. Ведь люди с темным цветом кожи раньше мало знали о высшем обществе. А быть невежей никому не хочется.

– Вот именно! Он ведь просто сокровище. Как без указаний эксперта можно выучить правила этикета?

– Я все знаю, потому что меня научила мама, а ее, по приказу миссис Смит, – французская горничная.

– Каждая работа требует подготовки, а высший свет – тоже работа, что бы они там себе ни думали. – Альва вытянула руки в стороны, пока Мэри застегивала все пуговки на платье. – Критики могут потешаться над мистером Макаллистером, но ведь газеты целых пятнадцать лет с увлечением писали о том, что делает он, о том, что делаем все мы. Как же они любят играть на два фронта!

– Мне кажется, они бы оправдались тем, что защищают нравственность.

– Но нам как раз и нужны нравственные журналисты! Поэтому меня так разозлила эта рецензия – высмеивая его, они нарушили правила своего ремесла. Помощь мистера Макаллистера принесла радость многим. Он всегда служил общему благу. Организация благотворительных балов – его способ служить обществу: ведь именно такие балы заставляют прижимистых богатеев расставаться с деньгами.

Завершив наряд драгоценностями, шляпкой, перчатками и накидкой, Альва стала спускаться вниз по лестнице. С каждой ступенькой она ждала, что Уильям окликнет ее и никуда не пустит. И все же ей удалось добраться до двери без помех. Видимо, муж все обдумал и переменил свое мнение.

Эрик подал руку, чтобы подсадить Альву в экипаж, и она сказала кучеру:

– В «Шерри», пожалуйста.

– Прошу прощения, мэм, – сказал он, отводя взгляд. – Я не могу отвезти вас туда.

– Если не отвезешь, я тебя уволю.

– Да, мэм. Но, понимаете, мистер Вандербильт говорит, что уволит меня сам, если я вас туда отвезу.

– Ради всего святого! Что на него нашло?

Альва вышла из повозки. Оставалось два варианта: идти пешком пятнадцать кварталов или нанять экипаж. Любое решение привлекло бы внимание общественности. Почему миссис Уильям К. Вандербильт прибыла не в своем экипаже? Или вообще без него? Все станут обсуждать это за глаза, примерно так, как говорили об отношениях дядюшки Си-Джея и доктора Терри, и в результате о ней поползут слухи, которые только усугубятся тем, что приехала она поддержать ныне посрамленного Уорда Макаллистера.

«Батюшки! Неужели Альва Вандербильт совсем потеряла голову?»

«Так неразумно с ее стороны!»

«Но она все равно о себе такого высокого мнения!»

«Вот только это мнение никто не разделяет».

На крыльце показались Уильям и дети, все наряженные к ужину. Альва удивилась:

– Что это значит?

– Корнель пригласил нас сегодня, разве я вам не говорил? Он прислал утром записку. Мама и Джордж вернулись из очередной вылазки в горы Северной Каролины, и у Джорджа есть какая-то новость.

Уильям посадил в повозку детей и встал рядом с Эриком, ожидая, пока сядет и Альва.

Она спросила:

– Для чего нам коляска, когда можно просто пройти вверх по улице?

– Вилли утром подвернул ногу, слезая с лошади после прогулки.

Альву удивила эта неприкрытая ложь. Ее удивило и то, что он скрыл от нее планы на сегодняшний вечер. Возможно, муж и уколол ее этим, однако она не собиралась это показывать.

Альва бесстрастно ответила:

– Вот как? Впервые об этом слышу.

– Вас все ждут. Может быть, сядете в коляску? – Хотя лицо Уильяма было спокойным, она почувствовала предостережение не устраивать сцену посреди улицы на виду у детей, прислуги и прохожих. Он добавил: – Я всего лишь хочу вам помочь, Альва.

– Конечно, – проговорила она и повиновалась.

До двадцативосьмилетия Джорджа Вандербильта оставался месяц. В отличие от своих старших братьев и парочки зятьев, он не принимал участия в управлении Центральным вокзалом, не интересовался железными дорогами, локомотивами или перевозками. Он любил книги. Он любил искусство. Ему нравилось путешествовать, и во время своих путешествий он покупал книги. И предметы искусства.

С тех пор, как все его братья и сестры покинули отчий дом, Джордж оставался неизменным компаньоном матери, сопровождая ее во всех поездках, присматривая за ней, когда ей нездоровилось (а это происходило все чаще – то туберкулез, то проблемы с сердцем). Энергичность, с которой миссис Вандербильт когда-то бралась за все, что делает, понемногу угасала, хотя она все еще любила проводить время с детьми и внуками.

Поэтому он решил отвезти мать в Северную Каролину – говорили, что местный климат благотворно влияет на здоровье. К тому же там проживал один из лучших в стране врачей, способный заняться ее недугом. Сегодня вечером, когда миссис Вандербильт стояла у камина в обеденном зале своего сына Корнеля, казалось, эти три месяца пошли ей на пользу – она держалась весьма бодро, смеясь над чем-то, что рассказывала ей Гертруда. Консуэло и маленькая Глэдис (младшая дочь Элис) наблюдали за ними.

Альва обрадовалась встрече (но к мужу оставалась холодна), хотя волнение из-за того, что она подвела Уорда, не давало ей покоя. И все же она должна проявить себя лучшим образом.

Альва подошла к камину со словами:

– Вот где на этом вечере можно от души повеселиться. – Она поцеловала свекровь. – С возвращением. Правда, мне кажется, Джордж перепутал времена года – разве не осенью все пытаются уехать из Нью-Йорка на юг?

– И провести Рождество вдали от этих прелестных созданий? – воскликнула миссис Вандербильт, обнимая девочек.

Гертруда спросила:

– А туда долго ехать?

– Даже не знаю, милая. В моем возрасте на часы внимания не обращают.

К ним присоединился Джордж:

– Вообще-то целых двадцать девять часов.

– Я бы умерла, – ахнула Гертруда. – Особенно если бы пришлось ехать с Реджи.

– А я бы с радостью поехала, – возразила Консуэло. – Всю дорогу можно читать и больше ничего не делать.