Помимо хронологических, существуют веские вещественные доказательства, уличающие людей. Некоторые из них кроются в экскрементах.

Мегатравоядные производят мегакучи навоза, что понятно любому, кто хоть раз постоял позади носорога. Навоз обеспечивает существование копрофильных грибов рода Sporormiella. Споры этих грибов крайне малы – почти невидимы невооруженным глазом, – но чрезвычайно жизнестойки. Их все еще можно обнаружить в отложениях возрастом в десятки тысяч лет. Обилие спор свидетельствует о множестве крупных травоядных, исправно жующих и испражняющихся; небольшое количество спор или их отсутствие предполагают отсутствие и животных.

Пару лет назад группа ученых изучала пробу осадка из места в Северо-Восточной Австралии, называемого Кратером Линча. Они обнаружили, что 50 тысяч лет назад там было много грибов Sporormiella. Затем, довольно резко, примерно 41 тысячу лет назад, их количество упало почти до нуля164. После этого начались масштабные пожары (доказательством послужили крошечные крупицы угля). Затем растительность в регионе изменилась: растения, типичные для тропических лесов, сменились более приспособленными к сухому климату, такими как акация.

Если изменение климата стало причиной вымирания мегафауны, то смена растительности должна была предшествовать исчезновению Sporormiella: сначала поменялся бы ландшафт, а лишь затем исчезли бы животные, зависевшие от прежней растительности. Однако произошло обратное. Ученые пришли к выводу, что единственное объяснение, согласующееся с имеющимися данными, – “чрезмерное уничтожение”. Количество грибов Sporormiella снизилось раньше, чем изменился ландшафт, поскольку гибель мегафауны обусловила изменение ландшафта. Когда не осталось больше крупных травоядных, подъедающих лес, накопилось “топливо”, что привело к более частым и сильным пожарам. А это, в свою очередь, способствовало появлению пожароустойчивых видов растений.

Вымирание мегафауны в Австралии “не могло быть спровоцировано климатом”, сказал мне Крис Джонсон, эколог из Университета Тасмании, один из ведущих авторов описанного исследования, по телефону из своего офиса в Хобарте. “Думаю, мы можем утверждать это с полной уверенностью”.

Еще очевиднее доказательства из Новой Зеландии. Когда маори доплыли туда, примерно во времена Данте, они обнаружили девять видов моа, живущих на Северном и Южном островах. Прибывшие на острова в начале 1800-х годов европейские поселенцы ни единого моа уже не застали, а нашли лишь гигантские кучи костей, а также развалины громадных открытых печей – все, что осталось от барбекю из большущих птиц. Результаты недавнего исследования показали, что моа, скорее всего, были истреблены за считаные десятилетия. В языке маори до сих пор сохранилось выражение, косвенно напоминающее о той бойне: Kua ngaro i te ngaro o te moa (“исчез так, как исчез моа”).

Исследователи, продолжающие утверждать, что именно климатические изменения уничтожили мегафауну, считают, что доводы Мартина, Даймонда и Джонсона лишены оснований. По их мнению, не существует надежных доказательств произошедшего, а все описанное в предыдущих абзацах чрезмерно упрощено. Время вымираний известно неточно, с человеческими миграциями они согласуются неидеально, к тому же, в любом случае, корреляция не есть причинно-следственная связь. А главное, эти исследователи подвергают сомнению саму идею смертоносности древних людей. Это каким же образом небольшие группы примитивных с технологической точки зрения людей сумели уничтожить великое множество огромных, сильных и порой свирепых животных на территории размером с Австралию или Северную Америку?

Джон Элрой, американский палеобиолог, работающий сейчас в австралийском Университете Маккуори, потратил много времени на размышления об этой проблеме, которую он рассматривает как математическую. “Очень крупное млекопитающее всегда находится под угрозой с учетом своего темпа размножения, – сказал он мне. – К примеру, продолжительность беременности слонихи составляет двадцать два месяца. У слоних крайне редко может родиться двойня, и начинают размножаться они лишь в возрасте десяти – пятнадцати лет. Это накладывает существенные ограничения на скорость их воспроизводства, даже если все идет хорошо. А причина, по которой они вообще способны выживать, заключается в том, что, когда животные достигают определенного размера, они оказываются защищены от истребления хищниками. Они больше не подвергаются нападениям. Ужасная стратегия с позиции воспроизводства, но огромное преимущество с позиции избегания хищников. Однако это преимущество полностью исчезает, когда появляются люди. Поскольку, каким бы большим животное ни было, ограничений на то, чем мы можем питаться, у нас нет”. Это еще один пример того, как modus vivendi, действовавший в течение многих миллионов лет, может внезапно перестать работать. Подобно V-образным граптолитам, аммонитам или динозаврам, мегафауна не совершала никаких ошибок; просто, когда появились люди, “правила игры на выживание” изменились.

Элрой применил компьютерное моделирование, чтобы проверить гипотезу “чрезмерного уничтожения”165. Он обнаружил, что люди могли расправиться с мегафауной, прилагая весьма скромные усилия. “Если есть один вид, обеспечивающий устойчивую добычу, то другие виды вполне могут и вымирать – люди не начнут страдать от голода”, – заметил он. Например, в Северной Америке белохвостый олень размножается сравнительно быстро, а значит, возможно, этот вид оставался многочисленным в то время, когда количество мамонтов уменьшалось. “Мамонты превратились в деликатес, которым можно было полакомиться лишь изредка – как большим трюфелем”.

Проведя компьютерное моделирование для Северной Америки, Элрой обнаружил, что даже изначально очень маленькая популяция людей – около ста человек – могла за одно-два тысячелетия разрастись настолько, чтобы послужить причиной фактически всех известных вымираний того периода. Это происходило даже тогда, когда люди предположительно были весьма посредственными охотниками. Единственное, что им нужно было делать, – просто время от времени убивать мамонта или гигантского ленивца, когда представлялась такая возможность, и продолжать в том же духе на протяжении нескольких столетий. Этого было вполне достаточно, чтобы популяции медленно воспроизводящихся видов сначала постепенно уменьшались, а затем в конце концов исчезали. Когда Крис Джонсон провел аналогичное компьютерное моделирование для Австралии, он получил похожие результаты: если каждая группа из десяти охотников убивала всего по одному дипротодону в год, то примерно за семьсот лет все представители этого вида в радиусе нескольких сотен километров исчезали. (Джонсон подсчитал, что, поскольку различные части Австралии люди, вероятно, открывали для себя в разное время, вымирание на всем континенте заняло несколько тысяч лет.) В масштабах истории Земли несколько сотен или даже тысяч лет – практически мгновение. В масштабах же человеческой жизни это необозримый промежуток времени. Для людей, причастных к угасанию мегафауны, оно происходило очень медленно, почти незаметно. Они никак не могли знать, что несколькими столетиями ранее мамонты и дипротодоны были гораздо более распространенными. Элрой описал вымирание мегафауны как “геологически мгновенную экологическую катастрофу, слишком постепенную, чтобы быть осознанной людьми, которые ее вызвали”. Это показывает, написал он, что люди “способны привести к гибели практически любые виды крупных млекопитающих, даже несмотря на то, что способны также приложить все усилия, дабы гарантировать, будто это не так”166.