Казалось, лед вот-вот тронется. Маркиза, как позже признавался Бальзак, разбила ему жизнь, полную усердного труда, но ничего не дала взамен, отказавшись удовлетворить желания, которые сама же так жестоко в нем возбудила489. До катастрофы оставалось еще несколько месяцев. В то время главным оставалось другое. К тому времени, когда он начал ухаживать за маркизой де Кастри, он уже в общих чертах сформулировал основы своей политической философии. Вполне возможно, что он захотел стать депутатом лишь для того, чтобы повысить свою привлекательность в глазах маркизы; впрочем, она вполне могла убедить Бальзака в том, что его взгляды совпадают с общей линией легитимистов.

В конце концов Бальзак не выставил свою кандидатуру от Шинона. Легитимисты находились либо в эмиграции, либо в тюрьме, и, по словам Жана де Маргонна, хозяина замка Саше, где часто бывал Бальзак, местные избиратели проявили полное равнодушие. Маргонн считал, что у Бальзака нет ни малейшей надежды пройти в парламент; он лишь подвергнет себя ненужной опасности. Что еще неприятнее, ни одна богатая невеста не поспешила выйти за него замуж. Остается неясным, почему его все же забраковали и как мужа, и как политика. Одно объяснение Бальзак дает в письме к Зюльме Карро, жене капитана и подруге Лоры, с которой Бальзак познакомился на раздаче наград в Вандоме490: «Приобрети я жену и состояние, я бы без всякого труда предался семейному блаженству; но где мне их найти? Какая семья поверит, что можно нажить состояние на литературе?»

Далее Бальзак намекал, что от семейной жизни его удерживают собственные твердые принципы: «Я бы возненавидел себя, если бы был обязан своим будущим женщине, которую я не люблю или которая меня соблазнила. Следовательно, буду и дальше жить один». Он утешал себя. Зюльма Карро склонна была истолковывать происходящее несколько в ином свете. Она намекала на страстную сдержанность, лежавшую в основе их долгой дружбы: «Скучное семейное счастье отступило, испугавшись вашего натиска; вы спугнули его. В ваших глазах такой яркий свет, что не все могут его выносить. Одни боятся его потому, что не понимают, другие – потому, что у них есть темные углы, которые они надеются оставить в темноте. Кроме того, близости не способствует и мысль о вашем превосходстве». Поскольку Зюльма всегда считала, что успех раздувает самомнение Бальзака, возможно, она имела в виду и его собственные мысли о своем превосходстве.

Несмотря на пережитые неудачи, Бальзак по-прежнему намерен был баллотироваться в парламент от Шинона. Его планам помешало почти роковое происшествие, случившееся в конце мая 1832 г. Выходя из тильбюри, он поскользнулся и ударился головой о «героические июльские булыжники». Целых двадцать минут пролежал он на дороге, не в силах собраться с мыслями, и ему даже начало казаться, «будто какое-то колесико в моем мозгу выскочило со своего места». «Я как будто чудом избежал смерти».

Рассказывая друзьям о своем падении, Бальзак признавался и в «неодолимой» тяге к политике. Однако из-за несчастного случая он вынужден был несколько дней провести в постели. Его отнесли в дом сестры; врач несколько раз пускал ему кровь, предписал особую диету и запретил читать, писать и думать. Вместо этого Бальзак наблюдал. Из окна спальни 5 июня он смотрел, как по бульвару дю Тампль проходит похоронная процессия генерала Ламарка. Как сообщала Лора мадам Померель, он смотрел на лица и видел в них революцию. Опыты по физиогномике или закрытые сведения «только для своих»? Похороны генерала Ламарка послужили поводом для мятежа, в котором приняли участие легитимисты. Восемьсот инсургентов было убито и ранено; победа буржуазии была практически предрешена. В то время казалось, что мятеж стал последней конвульсией Июльской революции и концом политической карьеры Бальзака. На следующий день он уехал в тишину Саше. Голова его работала весьма необычно; он часто путал слова. Не в последний раз в жизни он распознал в своем «мозговом механизме» признаки безумия.

Бальзак достиг того возраста, когда вера в совпадения стала невозможна. Роковое падение также сыграло свою роль; позже оно появится в нескольких его произведениях. И упоминание о «героических июльских булыжниках» не менее важно, чем дурные предчувствия относительно исхода мятежа, которые он высказывал, лежа в постели. Та революция умерла, и в жизни Бальзака начиналась новая революция.

Будучи рационалистом мистического склада, Бальзак особенно любил мысль Лейбница, что все влияет на все491. В 1830 г. в «Теории походки» он по-своему проиллюстрировал эту идею, приписав ее, словно по наитию, человеку, который выпадает из кареты: «Пистолетная пуля, которая падает в воду на берегах Средиземного моря, производит движение, которое можно различить на побережье Китая». В наши дни больше принято говорить о бабочке, которая хлопает крылышками на Амазонке и вызывает наводнение на другой стороне земного шара. Бальзак стал бы пылким приверженцем теории хаоса. Его несчастный случай стал превосходным примером чувственной зависимости от первоначальных условий: незначительное событие приводит к непредсказуемым последствиям и дает толчок шаблонам, получившим позднее у исследователей хаоса название «странных аттракторов». Бальзак определяет такое явление в человеческой жизни словом «судьба».

В философии, которую постепенно усваивал Бальзак, такой утонченный уровень анализа носит название Spécialité (интуиция, подкрепленная наукой). В намерения обычного биографа исследование философии не входит. И все же можно найти «странный аттрактор» в событиях, приведших к падению Бальзака и его отъезду в Саше в июне 1832 г. Само падение, возможно, и стало результатом «случайности». Но слово «случайность» сам Бальзак и его герои употребляют, когда им неизвестна приведшая к событию цепь причинно-следственных связей. Можно сказать лишь одно: падение повлияло на последующую жизнь Бальзака настолько, что возникает серьезный вопрос о его мотивации.

Вопрос о том, зачем Бальзаку вдруг понадобилось посвящать свою жизнь родной стране, кажется даже грубым. Невозможно не испытать потрясения, узнав, что его независимость как писателя сочеталась со стремлением подчинить свою волю политической партии и даже добровольно связать себя узами брака. Бальзак давно мечтал о парламентской славе. Здесь он шагал в ногу со временем: Виньи, Ламартин, Мериме и Гюго делали политическую карьеру. Желание не только писать, но и делать историю символизировало потребность, встроившись в иерархию, обрести в беспорядочной жизни нечто прочное. Политические взгляды Бальзака можно считать не набором убеждений, а своего рода психической гигиеной. Подобно Рафаэлю в «Шагреневой коже» и его аллегорическому двойнику – Франции после 1830 г. – Бальзака можно назвать государством из одного человека, которому требовалось «сильное и иерархическое правительство». Подобно человеческому разуму, который, будучи предоставлен сам себе, быстро достигает состояния анархии, «слабой» Франции также требовалась сильная поддержка. О «новом порядке вещей» Бальзак пишет в письме Померелю сразу после признания, что считает генерала «настоящим отцом». «Новый порядок» в его жизни совпал со смертью Бернара Франсуа. Возможно, перед ним забрезжила и надежда освободиться от долгов перед матерью.

Как ни парадоксально, его стремление к крайним взглядам прослеживается даже в беспристрастных и добросовестно нерешительных «Писем из Парижа». В статье, опубликованной в «Силуэте» в марте 1830 г., Бальзак демонстрирует такую глубину самоанализа, которую редко можно найти даже в других его произведениях: