– О Маг! Вы не можете пойти к моему отцу и попросить позволения мне вернуться в Фивы, чтобы помочь вам заботиться о Нефере? Мой отец послушает вас.

Но Апепи фыркнул от смеха, когда Таита попытался уговорить его.

– Поместить моего ягненка в загон Нага? – Он весело покачал головой. – Я доверяю Нагу не больше чем скорпиону. Кто знает, на какие хитрости он может пуститься, если заполучит её? Что касается этого молодого щенка, Нефера, он окажется возле ее набедренника быстро, как сокол на дрофе, хотя, может быть, он уже путешествовал по той дороге. – Он снова засмеялся.

– Я не хочу снизить цену ее девственности. Нет, Чародей, Минтака до дня своей свадьбы вернется под мое крыло в Аварис. И ни одно из ваших волшебных заклинаний не заставит меня передумать.

Минтака печально отправилась прощаться с Нефером. Он был едва в сознании, слабый от потери крови и дурманящего лекарства. Но когда она поцеловала его, он открыл глаза. Она говорила тихо, заверяя его в своей любви, а он смотрел в ее глаза, пока она говорила. Прежде чем подняться, чтобы оставить его, она сняла с шеи золотой медальон.

– Здесь локон моих волос. Это – моя душа, и я отдаю ее вам. – Она вложила медальон Неферу в руку, и он сильно сжал его пальцами.

Минтака одиноко стояла на берегу Нила, когда быстрая галера, несущая Нефера и Таиту, разрезала поток. С двадцатью гребцами у каждого борта и белым буруном под носом она направилась вверх по течению к Фивам. Минтака не помахала рукой высокой фигуре Таиты на корме и лишь печально смотрела на него.

На следующее утро на борту гиксосской царской барки состоялась последняя встреча между Апепи и регентом, господином Нагом. На ней присутствовали все девять сыновей Апепи, а Минтаку посадили рядом с ее отцом. С предыдущего вечера, когда уплыл корабль, несущий фараона Нефера Сети, Апепи держал ее на коротком поводке. Он достаточно хорошо изучил свою упорную дочь, чтобы не доверять ни ее суждениям, ни ее чувству дочернего долга и повиновения, если она становилась на путь действия.

Прощальная церемония на палубе галеры Апепи началась с заявлений о взаимном доверии и преданности миру.

– Пусть он продлится тысячу лет! – произнес Наг, когда даровал Апепи Золото Вечности, награду, которую придумал для этого подходящего случая.

– Тысячу раз тысячу, – ответил Апепи так же серьезно, когда инкрустированную драгоценными и полудрагоценными камнями цепь повесили ему на плечи. Регент и царь обнялись как братья, и Нага повезли на лодке к его собственной галере. Два флота разделились – один чтобы вернуться в Фивы, другой чтобы плыть вниз по течению сотни лиг к Мемфису и Аварису – и команды кораблей выкрикивали приветствия друг другу, пока не скрылись из вида. Поверхность широкой реки покрывали гирлянды и венки из пальмовых листьев и цветов, брошенные с одного корабля к другому.

Путешествие царя Апепи не было срочным, и не требовалось, чтобы его флот плыл в темноте безлунной ночи, поэтому вечером он бросил якоря в Баласфура, напротив храма Хапи, полугиппопотама, двуполого бога Нила. Царь и его семейство сошли на берег и у алтаря святилища принесли в жертву вола чисто-белого цвета. Верховный жрец разрезал ревущему животному живот, и у еще живого вытащил и осмотрел внутренности, чтобы прочитать предзнаменования для царя. И испугался, обнаружив, что кишки животного наполнены зловонными белыми червями, высыпавшимися на пол храма шевелящейся массой. Он попытался скрыть от царя это отвратительное зрелище, расправив накидку и начав молоть какую-то лживую чепуху, но Апепи отодвинул его плечом в сторону и уставился на жуткое зрелище. Даже он был заметно потрясен и выглядел подавленным, когда покидали храм и спускались на берег реки, где Трок и его военачальники устроили ужин и развлечения для него.

Даже священные черные петухи храма отказались клевать нечистые внутренности жертвы. Жрецы бросили ужасное месиво в огонь храма, но вместо того, чтобы сгореть, оно погасило огонь, пылавший с древних времен. Более зловещих предзнаменований быть не могло, но верховный жрец приказал захоронить внутренности и снова зажечь огонь.

– Я никогда не видел такого трагического предзнаменования, – сказал он своим служителям. – Такой знак от бога Хапи может предвещать только ужасное событие, вроде войны или смерти фараона. Нам следует молиться в течение всей этой ночи об исцелении фараона Нефера Сети от ран.

На берегу реки, чтобы принять царское семейство, господин Трок установил павильоны, увешанные яркими красными, желтыми и зелеными драпировками. Целые волы жарились над ямами с пылающими углями, амфоры отборных вин охлаждались в речной воде. Рабы пошатывались под их тяжестью, вынося их на берег по мере того, как одну за другой их осушали пирующие и Апепи громко требовал нести все новые кувшины.

Мрачное настроение царя рассеивалось с каждой выпитой им чашей, и вскоре он поощрял своих сыновей присоединиться к нему в пении грубых военных походных песен. Некоторые были столь грубы, что Минтака, сославшись на усталость и головную боль, встала вместе со своими девушками-рабынями, чтобы удалиться на царскую барку, поставленную на якорь на некотором расстоянии от берега. Она хотела взять с собой своего самого младшего брата, Хиана, но вмешался Апепи. Хорошее вино помогло ему забыть предчувствия, навеянные предсказанием в храме.

– Оставь мальчика, где он сидит, маленькая лисица. Пусть учится ценить хорошую музыку. – От избытка нежности он прижал мальчика к себе и поднес винную чашу к его губам.

– Выпей глоток. Это позволит тебе петь слаще, мой маленький принц.

Хиан обожал отца, и такое прилюдное выражение товарищества вызвало в нем прилив гордости и благоговения. Наконец то его отец обращался с ним как с мужчиной и воином. Даже при том, что вином он давился, он сумел осушить одну чашу, и компания под руководством господина Трока приветствовала его громкими возгласами, как если бы он убил своего первого врага в сражении.

Минтака колебалась. Она ощущала почти материнское беспокойство за младшего брата, но она поняла, что отца не убедить. Со всем достоинством она увела своих служанок вниз к берегу реки, и под иронические и пьяные выкрики компании они поднялись на борт барки.

Минтака лежала на матраце и прислушивалась к звукам кутежа. Она пробовала уснуть, но Нефер занимал все ее мысли. Чувство утраты, которое она подавляла весь день, и ее тревога из-за ранений Нефера вернулись, и хотя она пыталась сдержаться, слезы хлынули из глаз. Она глушила рыдания в подушках.

Наконец она погрузилась в черный сон без сновидений, от которого с трудом пробудилась. Она выпила совсем мало вина, но чувствовала себя одурманенной, и голова у нее болела. Минтака задалась вопросом, что ее разбудило. Затем она услышала сквозь борт хриплые голоса, и барка качнулась под ней, когда на нее вскарабкались люди. Слышались пьяный смех и голоса и тяжелые шаги по палубе над головой. Из разговоров стало понятно, что на барку принесли ее отца и братьев. Мужчины в ее семействе частенько напивались до такого состояния, но она волновалась о маленьком Хиане.