Я открыла дверь, держа в руке шприц. Семеро полицейских в форме с громкими криками ворвались в квартиру. Я торопливо укололась и бросила шприц на пол, стараясь сохранить достоинство. На самом деле я ждала подругу Лайну, которая должна была принести мне деньги за кокаин. Я в это время сильно страдала от среднего отита, и, когда в квартиру вломилась полиция, я как раз делала себе укол прописанного мне лекарства. Это был демерол, официально разрешенный к применению наркотик. Его мне выписал врач. Должно быть, болезнь была нешуточной, потому что врач выписал мне опиат и антибиотики, несмотря на то что я сказала, что употребляла героин.

Я не собиралась колоть себе демерол. Вообще, до того дня я почти полностью воздерживалась от наркотиков в течение нескольких месяцев; меня снова приняли в колледж после отчисления сроком на один год. Но теперь надежды растаяли. Мое убеждение в том, что я выздоровела и могла теперь безопасно принимать наркотики от случая к случаю, рассыпалось в прах.

До того жуткого сентябрьского дня 1986 года обуздание наркотической зависимости казалось мне довольно легким делом, по крайней мере теоретически. Я не была поклонницей ломок – на их фоне я бросала четыре раза, плохое самочувствие не удерживало меня от этого. Все беды начинались спустя несколько недель после ломки, когда мне снова становилось хорошо, и я думала: «Еще один раз и все». На этот раз, однако, короткий период абстиненции, который я нарушила введением демерола, закончился таким плохим самочувствием, что мне казалось, что именно этот раз станет последним в моей наркотической эпопее.

В начале лета я по оплошности воспользовалась чужой иглой и заразилась гепатитом А. Обычно гепатит А протекает легче, чем другие гепатиты, но мне было так плохо, что даже здоровая еда стала для меня ядом. Я была не в состоянии переваривать брокколи, а при попытке съесть крошечный кусочек масла у меня начиналась невыносимая тошнота. Однажды мне до смерти захотелось пиццы, но этот опыт закончился полной катастрофой.

Гепатит я обнаружила у себя случайно, так как героин не помог избавиться от симптомов, которые я сочла симптомами абстиненции. Прием же еще большей дозы героина, который, судя по его эффекту у других, был вполне качественным, привел к резкому ухудшению. Я страшно испугалась. Темная моча и ставший серым кал повергли меня в ужас, и я бросилась в пункт скорой помощи. Меня тошнило так сильно, что я не могла взять в рот ни крошки. В такой ситуации воздержание от употребления наркотиков далось мне относительно легко.

Настолько легко, что после выписки из больницы мне показалось, что я совершенно излечилась и что все мои проблемы решены. Тогда я еще не понимала, что прекращение зависимости и благополучное переживание ломки – это отнюдь не одно и то же. Не понимала я и того, что рецидив был практически неизбежен, потому что я не научилась альтернативным способам справляться с неблагоприятными ситуациями и продолжала оставаться в прежнем окружении. Я была на сто процентов уверена, что зависимость вызывается лишь физическим пристрастием к наркотикам. Так как физического пристрастия не было, я посчитала себя здоровой.

Я уже целую неделю снова училась в колледже. Мне разрешили вернуться, потому что я сумела убедить не только себя, но и университетскую администрацию в том, что у меня больше нет проблем с наркотиками благодаря перенесенному гепатиту. Не я одна была убеждена, что пережить ломку без наркотиков – это гарантия полного отказа от них.

В своем прошении о восстановлении в колледже я подробно описала мою болезнь и выздоровление, упомянув о моем искреннем желании продолжить учебу. Я была на удивление откровенна: администрация была в курсе, что я была отчислена из-за проблем с кокаином, но я написала и о том, что до выздоровления успела еще стать зависимой и от героина. Я действительно считала, что начинаю все сначала. Правда, я не упомянула о том, что продолжала зарабатывать на жизнь торговлей кокаином, и у меня пока не было никаких планов относительно того, как с этим покончить.

Оглядываясь назад, я просто сгораю от стыда и ужаса в связи с теми событиями, которые затем произошли в нашей квартире. Эти события – прекрасная иллюстрация наркотического безумия и того бессердечия, какое общество проявляет в отношении зависимых. Я не знала, что делать, когда, открыв дверь, поняла, что это не Лайна.

«Друзья» Лайны оказались сотрудниками Федерального Бюро по наркотикам из Лонг-Айленда, которые вышли на Лайну через ее школьного дружка, которому надо было кого-то подставить, чтобы избежать тюрьмы. «Друзья» настаивали на том, чтобы присутствовать при моей сделке с Лайной, но я отказалась от такой встречи. Дилер должен избегать сделок с незнакомыми людьми, и это хорошая тактика. Тем не менее мой телефонный разговор, в ходе которого я договаривалась с Лайной о встрече и отказывалась выйти для этого из дома, был записан. Отказавшись от совершения сделки вне дома, я избавила себя от продажи наркотика сотрудникам полиции. Лайну же обвиняли в продаже, а это намного более серьезное обвинение, чем то, которое грозило мне, несмотря на то что в торговле наркотиками я увязла гораздо глубже нее.

Лайна была милой студенткой-первокурсницей. У нее были крашеные в черный, как вороново крыло, цвет волосы и пирсинг на теле, но, по сути, это была совершенно наивная и неискушенная девочка. Ее друга и земляка арестовали, и, для того, чтобы получить более мягкий приговор, он должен был указать на дилера. Мишенью он выбрал Лайну. Я знала ее по тем временам, когда тусовалась в таких злачных местах, как «Ареа» или «Туннель». Золотые были деньки; тогда наркотики еще не завладели моей жизнью. По иронии судьбы, Лайна не употребляла наркотики, не была дилером и тем более зависимой. Иногда она покупала и перепродавала кокс, просто делая одолжение, как она считала, своему другу. Тогда я всего этого не знала, но к тому моменту, когда полиция ворвалась в нашу квартиру, она уже была арестована и сидела внизу, в полицейской машине.

Сразу же по прибытии двое полицейских вывели меня на лестничную площадку. Я была на взводе после инъекции демерола, меня трясло в лихорадке, я была совершенно ошарашена и сбита с толка. К тому же я была страшно испугана. Они сунули мне в лицо какую-то бумажку и сказали, что если я ее подпишу, то они меня не арестуют. Я совершила эту глупость, я подписала бумагу. До сих пор не понимаю, зачем я это сделала: наверное, на меня подействовала смесь страха, лихорадки, интоксикации, а возможно, и привычки принимать все, что мне говорят, за чистую монету. Помимо продажи наркотиков, это, пожалуй, самая большая глупость, какую я когда-либо совершала. Конечно же, они мне солгали, и я бы это поняла, если бы могла хоть немного соображать. Бумага оказалась согласием на обыск. Ордера на обыск у них не было. Если бы я не подписала это согласие, то, вероятно, вообще избежала бы уголовного преследования.

Полицейские ринулись в спальню. Там они обнаружили Мэтта, который в трусах сидел на кровати и развешивал кокаин. Кокса там было порядочно, не меньше килограмма. Ситуация, впрочем, была не типичной: большая часть этого запаса принадлежала крупному поставщику, который старался не держать кокаин у себя, опасаясь полицейского налета. В шкафчике рядом лежала стопка купюр – 17.500 долларов, которые принадлежали тому же дилеру. Я была настолько растеряна, что сама показала полицейским, где лежат деньги.