Папа Лусэро в мощи и славе. Каких-то двадцать лет назад.

Мы — то, что мы едим. Неужели это мы, мы сами превращаем флуктуации в чудовищ? Они едят нас, даже если просто хотят поговорить, а мы едим друг друга. Чем еще заняться в просвещенной Ойкумене, как не пожиранием себе подобных? Это говорю я, природный рабовладелец? Да, это говорю я, консуляр-трибун Великой Помпилии. Мы едим и все никак не можем наесться, и одно чудовище приходит к другому, желая дружеской беседы, но беседа превращается в плотный обед...

— Зачем ты пришел ко мне? — спросил Папа.

Ты же меня пригласил, едва не ответил Тумидус, рывком выброшенный из воспоминаний. Вопрос был обращен не к нему, но об этом он догадался в последний момент, уже открыв рот для ответа.

— Я упустил мальчика, — прошептал Кешаб. Руки великана повисли безвольными плетями. — Я боялся упустить еще и тебя.

Карлик засмеялся:

— Врешь! Что тебя мучит, Злюка?

— Ты знаешь, что он мне сказал?

— Кто? Мальчик?!

— Нет. Ян Бреслау, разведчик-ларгитасец. Он сказал: «Чем ваш плен лучше нашего?» И еще: «Два дома, как две лошади, рвут чудо-ребенка на части. Я циник, я считаю, что это в порядке вещей. Я циник, потому что родился обычным человеком. Но вы-то антис!»

— Но мы-то антисы, — повторил Папа Лусэро. — Он прав, этот разведчик.

— Знаешь, мама, я, наверное, стал старый,

Раньше был моложе, а теперь стал старый,

Ром не в горло, шар не в лузу,

Не до бабы, не до блюза,

А еще вчера на части рвал гитару!

Словно тряпку тузик, мама, рвал гитару!

Кешаб качнулся к собеседнику:

— «Вы антис, — сказал он. — И мальчик — антис. Со временем мы бы утратили шанс держать его взаперти. Он стал бы свободен, как и вы. Проклятье, вам это не приходило в голову?» Взрослый Натху сам выбрал бы себе дом, сказал он. А может, жил бы на два дома. Папа, я все время думаю над его словами. Они сводят меня с ума. Разве это он — Отщепенец? Этот злосчастный мальчик? Это мы отщепенцы! Мы, антисы! Все мы! Мы рождаемся не так, умираем иначе, мы всю жизнь работаем на Ойкумену, в уверенности, что принадлежим к разным расам...

— Ты пришел ко мне. — Казалось, карлик не слышит великана. — И он тоже пришел ко мне. Вы оба пришли зваными, но по-разному. Старик, я сидел на крыльце и ждал смерти. Старик, маэстро лежал в больнице и ждал смерти. Но я просто сидел, грея свою костлявую задницу, а он поднял свою костлявую задницу и прилетел с Хиззаца на Китту. Нашел себе живые костыли и прилетел.

— Да, — эхом отозвался Борготта. — Нашел и прилетел.

— И что же? Он сел рядом со мной на крыльце? Предложил вспомнить старые добрые времена? Нет, он взял меня за уши и рванул посильнее. Он хотел оторвать мою костлявую задницу от этих досок. У меня не получилось, но это не вина маэстро. Он умер, но это тоже не его вина. Я сижу на крыльце и боюсь умереть. Он поднимал меня с крыльца и не боялся. Ты понимаешь, Злюка? Он не боялся смерти! И вот маэстро умер, а Папа Лусэро жив. Это ненадолго, но все-таки... И знаешь, о чем я думаю, слушая тебя?

Тень карлика размазалась по стене, превращаясь в черный беззвездный космос:

— Почему я до сих пор сижу на крыльце?!

— Знаешь, мама, все ты знаешь, моя мама,

Одному могила, а другому яма,

А тому, который третий,

Нет дорог на белом свете,

А на черном свете все шагают прямо!

Если черный свет, иди, приятель, прямо!

Первым порывом было: звонить!

Срочно!

Связаться с его величеством махараджей... Ладно, не с его величеством — с ответственным секретарем Фиродией. Связаться, сообщить... А что, собственно, сообщать? Догадки и предположения? С достоверностью ниже пятидесяти процентов, как выразился осторожный Самсон? Даже если его догадки верны и реакция Мирры — более острый аналог реакции Элишевы Коэн на попадание сына-антиса в аномальную зону; даже если Натху там, в зоне — вернее, все еще там, в зоне! — где гарантия, что Натху находится именно в той зоне, которая на Шадруване? Да, аналогов шадруванского Саркофага в Ойкумене не обнаружено. Но это не значит, что ничего подобного в Ойкумене нет. В галактике тьма-тьмущая неисследованных звездных систем. Мало ли что в них таится? Мало ли куда могло занести мальчика?

С другой стороны...

Позабыв об аресте, суде и казни, генерал в возбуждении мерил шагами кабинет. Идиот, кричал Бхимасена на себя самого. Кретин безмозглый! Где была твоя голова? В аномальной зоне?! Ведь это же очевидно! Природный феномен?! Ха, тридцать три раза «ха»! И вся Ойкумена на это купилась! Что, если на самом деле Саркофаг — продукт секретных технологий Ларгитаса? Стоп. Гематры... Почему ларги пустили гематров исследовать свой секретный объект? Ну да, попробуй не пусти, если планета тебе не принадлежит, а объект считают природным феноменом! «Мои сорасцы также принимали участие в исследованиях, — сказал Самсон Коэн, — но затем полностью их свернули ввиду бесперспективности...» Выходит, гематры обломали зубы о Саркофаг и свернули исследования? Так вот взяли и свернули, ничего не добившись? Гематры? Почему? Потому что телепаты! В смысле, у ларги — телепаты, а у гематров своих телепатов нет. Телепаты Ларгитаса — именно они управляют объектом. Мы считаем их банальными слухачами, а они — обслуживающий персонал. Ларгитас сделал рывок вперед и использовал на Шадруване ментальные технологии. Скрестил телепатию с техникой нового поколения...

Фаг! Складывается!

Самсон? Зачем ларги пригласили его участвовать в эксперименте? Ага, разумно. Хотели проверить, сможет ли антис проникнуть внутрь объекта. И дополнительный бонус: выяснили, что трава-«путанка» вызывает у антиса спонтанный выход в большое тело. Не надо готовить юных антисов-первоходцев ко второму выходу в волну. Не надо увещевать, уговаривать, показывать пример. Вывезли сопляка в безопасное место, дали косяк с «путанкой»... Пыхнул и улетел, как в древнем анекдоте. Нет, приятель, это тебе не анекдот. Раз, другой, третий — и ребенок научится уходить в волну сам, без страха, так сказать, и упрека. Главное, без горячего старта. Теперь Ларгитас может смело ставить производство антисов на поток: с инициацией и адаптацией проблем больше нет.

Бхимасена с трудом отогнал леденящее душу видение: в космос выходят сотни, тысячи ларгитасских антисов, не связанных антической этикой, преданностью человечеству. Выходят, выстраиваются в боевые порядки. Надвигаются на брамайнские миры. Не сегодня, сказал себе генерал. Не завтра. Даже не через год, будем надеяться.