Впереди полыхал костер.

Он горел не только на уровне двух — трех? — разумов, сцепившихся в умопомрачительную связку. Больно ударившись коленом о край стола, кавалер Сандерсон понял, что пытается идти по направлению к джинну — через стол, не замечая преграды. Жар наполнил трапезную, по лицам охраны струился пот. Блестели, лоснились бритые черепа Белых Ос. Ноздри раздувались, ловя смрад жженых волос и горящей плоти. Голова Кейрин-хана в руках Артура чернела, обугливалась. Над ней курился грязно-серый дым. Под кожей джинна проступили переплетения тугих жил. По ним тек ясно видимый жидкий огонь. Штаны и безрукавка Артура тоже дымились.

Человек-костер. Снаружи и внутри.

Тело и психика как единое целое.

Гюнтер разорвал ментальный контакт, боясь сгореть. Антис, мысленно ахнул он. Антис с подрезанными крыльями, не способный выйти в реальный космос, в большое тело. Жару для этого не хватает мощи. Но здесь, на Шадруване, заперт в темнице Саркофага, он — могучий аль-марид, огненный джинн, чьего пламени хватит, чтобы сжечь любого — хоть телесно, хоть ментально.

Мне повезло, содрогнулся Гюнтер-медик. Тебе невероятно повезло, идиот, уточнил Гюнтер-невротик. Кретин, ты не заслуживаешь такой удачи! Если бы при первом зондировании психики этот парень воспринял твое явление как угрозу — ты давно стал бы кучкой пепла в прямом смысле слова, и я вместе с тобой.

* * *

К своему счастью, а может, к несчастью, кавалер Сандерсон не был знаком с консуляр-трибуном Гаем Октавианом Тумидусом, волком из волков Великой Помпилии. Изложи он ему свои нынешние откровения, больше похожие на сумбур, чем на стройную гипотезу, и консуляр-трибун, несомненно, поддержал бы беседу. Кого другого выпер бы взашей, а кавалера Сандерсона чаем бы напоил! О, какая увлекательная тема! Гай Тумидус с радостью поделился бы собственными мыслями по этому поводу. Привел бы аналогии из физики и военного дела. Рассказал бы о коллантариях, взлетающих на «ядерных запалах» благодаря эффекту синергизма. Об антисах, у которых «ядерный запал» запускает «термоядерную реакцию» так же, как ядерная бомба служит запалом для водородной, — и исполины космоса взлетают в полной силе, могучие и самодостаточные. Никогда не видел коллантариев-одиночек, сказал бы Тумидус, член Совета антисов, один из первых коллантариев Ойкумены. Но этот ваш придурок-джинн...

Недоантис.

Он родился с ядерным запалом, который не в силах зажечь термояд.

Это Шадруван, ответил бы ему кавалер Сандерсон. Это Саркофаг. Налейте мне, пожалуйста, стаканчик тутовой водки. Нет, спасибо, чаю не надо.

Впрочем, Тумидуса здесь не было. А Гюнтеру Сандерсону подобные аналогии просто не могли прийти в голову.

«Что бы я делал...» — пять шагов, заложив руки за спину. «...будь я директором...» — шесть шагов с ускорением, постукивая кулаком правой руки в ладонь левой. «...антического центра» — семь шагов вразвалочку...

На предпоследнем шаге, не закончив вопроса, Тиран встал как вкопанный.

А что я делаю как высокий чин научной разведки, спросил он себя. Как начальник отдела нештатных ситуаций? Шеф пресловутой «Аномалии»? Что?! Да, я влип. На мне свет клином сошелся. Помпилианцы, Т-служба, Скорпион. Ван Цвольф рвет и мечет. Все хотят мою голову — в разных смыслах, но мне от этого не легче. Ирония судьбы! Что обеспечивает безопасность скромному Яну Бреслау? Интерес Великой Помпилии к его персоне. Если бы не ужасные рабовладельцы, кошмар Ойкумены, мой мозг давно уже хлебали бы столовой ложкой. Все, абсолютно все чего-то от меня хотят.

А я? Чего я хочу? Что делаю?!

Они хотят твоей головы, ответил кто-то, в ком Тиран узнал Яна Бреслау, только моложе, злее, безбашенней. Ты же спасаешь свою задницу. Свою драгоценную, выточенную из цельного куска платины задницу. Это твоя главная цель, старик. Ищешь способы, методы, подходцы. А должен искать мальчика! Спасать мальчика. Возвращать его домой, на Ларгитас. Да хоть на Чайтру! Лишь бы вернуть, а то ведь пропадет в диком космосе! Не спасать задницу, а рвать ее на государственный флаг, вот что ты должен. А там хоть...

Хоть трава не расти, закончил Бреслау-нынешний. На Чайтру? Ты вообще понимаешь, что несешь, молокосос?! Слышал бы тебя Ван Цвольф...

Молодой не ответил, ушел. Или не ушел, остался.

Кто же тогда ушел?!

Быстрым шагом Тиран направился к шатру Паука. Стояло раннее утро, на дворе подмораживало. Холод добавлял решимости, заставлял кровь кипеть. Ночевал Бреслау на минус-восьмом, в кабинете, на кушетке. Энергию в бункер уже дали, он до полуночи сортировал данные, поступившие за день. По счастью, у комиссара Рюйсдал хватило скромности — а может, брезгливости, — чтобы не заночевать в том же кабинете, скажем, на полу. Кушетки на двоих было мало, особенно учитывая габариты комиссара, а уступать даме спальное место Тиран не собирался. Линда легла в медблоке, через две комнаты по коридору от кабинета. Встал Тиран ни свет ни заря. Шумно ввалился в медблок — нет, не в угловую палату, где комиссар оборудовала себе импровизированную спальню. Настолько он еще не озверел. Справил нужду в туалете, наскоро умылся, бриться раздумал. Комиссар слышала его возню, но выйти к Тирану не соизволила. Даже когда он направился к лифту, желая выбраться на свежий воздух, Линда осталась за закрытой дверью.

Сейчас Тиран благословлял отсутствие комиссара. Старый Тиран, молодой, умный, глупый, какой угодно — благословлял. И хотел, чтобы все случилось как можно скорее. Боялся, что решимости надолго не хватит.

Паук не спал. Он сидел на походной койке: голый по пояс, босиком, в камуфляжных штанах. Возле койки, на полу, сидел киноид-модификант, в одних трусах. Торс человека-собаки густо порос курчавым, слегка рыжеватым волосом, похожим на шерсть эрдельтерьера. В правой руке Паук держал коммуникатор, левой трепал шевелюру киноида. Тот блаженно жмурился и ворчал.

— Побочный эффект модификации, — объяснил киноид Тирану, окаменевшему на пороге. — Естественная потребность организма. Вы проходите, не стесняйтесь.

— Чего надо? — спросил Паук.

Тон его противоречил добродушному баритону киноида.

Тиран молчал. Присутствие в шатре кого-то еще, кроме него и Паука, ломало все планы. Намеченная авантюра не предполагала свидетелей. Крюк да намыленная петля — вот что сулили чужие уши.

— Я пойду, — понял его киноид.

— Сиди, — велел Паук. Выключил уником, поднял взгляд на Тирана: — Это мой друг. Старый друг. А ты мне никто.

— Я тебе никто, — согласился Тиран.

— Он никуда не уйдет. Хочешь, говори при нем. Не хочешь, убирайся. Что тебе надо? Спрашиваю в последний раз.

— Коммуникатор. — Тиран сделал шаг вперед.

— На, держи.

Паук протянул ему уником:

— Свой потерял, что ли? Разбил?

— Коммуникатор с гиперблоком, — уточнил Тиран.