– И проживаете вы в сквоте, правильно я понял?

– В общем, да, можно называть это сквотом, а можно – пустым, заброшенным домом, с удовольствием заселенным достойными и уважаемыми людьми. – Произнес он это, как и всегда все говорил, своим чарующим бархатным голосом, который никого, даже настороженно-надменную Глорию, не мог ничем задеть. – Впрочем, это уже ненадолго. – Тут он повернулся к Мелоди и взял ее за руку. Его серые глаза вмиг увлажнила печаль. – У меня плохие вести насчет дома. С хозяином случилось несчастье, и дом перешел к его дальнему внучатому племяннику, который решил его продать. Насчет нас у него есть судебное предписание, и к ближайшим выходным мы должны освободить жилище.

Мелоди напряженно замерла.

– Как? В смысле – все вы? И Грейс, и Мэтти с Сетом, и Кейт, и Майкл, и… – Она хотела было добавить «и мы с мамой», но вовремя удержалась.

– Да. Как это ни печально, но да. Все кончено.

Мелоди с силой впилась ногтями в коленки. Ей хотелось громко закричать. Хотелось что-нибудь разбить. Хотелось выцарапать себе глаза. Все было кончено. Все кончено! У нее не было больше ни Кена, ни Грейс, ни Мэтти, ни Сета. Она вонзала себе ногти в плоть до тех пор, пока боль не стала тупой, и наконец подняла взгляд.

– Но куда же вы пойдете? – с трудом выдавила она, настолько тихим голосом, что даже сама не была уверена, что это произнесла.

Кен пожал плечами и грязными ногтями поскреб скулу.

– Грейси на какое-то время забирает мальчиков в Фолкстон, там у нее мама. А мы с Кейт и Майклом поедем на несколько неделек в Испанию, просто чтобы, знаешь, сделать паузу.

Мелоди кивнула, хотя ничего на самом деле не поняла. Почему Грейс остается здесь, а не едет с Кеном в Испанию? И о какой такой паузе он говорит?

– А как же мама? – спросила Мелоди, уже начиная паниковать. – Что будет с мамой, когда она наконец выйдет из тюрьмы?

Кен снова взял ее за руку и сжал еще сильнее.

– Тут, знаешь, я ничего не могу тебе сказать. Это очень непростой вопрос, потому что никто пока толком не знает, что будет с твоей мамой.

Мелоди продолжала глядеть на него в упор, ожидая, что Кен, как и всегда, сможет легко все прояснить и уладить. Все, что он сейчас сказал, казалось, было лишено какого-то смысла. Как это – никто не может толком что-то знать о ее матери? В тюрьму ее посадили на два года. И провела она там уже шесть недель. А это, по подсчетам Мелоди, означало, что она выйдет из заточения через год и десять с половиной месяцев. И девочка предполагала, что в этот день они вместе с мамой, рука об руку, вернутся в дом на Чандос-сквер и снова займут свою тенистую комнатку наверху, под самой крышей. А теперь ей говорят, что ни в какой дом на Чандос-сквер она уже не вернется и что ее мама, может быть, вообще никогда не выйдет из тюрьмы.

– Ты ее видел? – спросила Мелоди едва слышным голосом.

– Да, я навещал ее на той неделе. Она не совсем в порядке, Мелоди. Возможно, пройдет еще немало времени, прежде чем она достаточно поправится, чтобы ее могли отпустить домой.

Мелоди сглотнула комок в горле.

– Что значит «немало времени»?

– Я точно не знаю, но там делают все возможное, чтобы привести ее в порядок. Я говорю лишь, что тут не следует чего-то особо ожидать. Что случиться может что угодно.

От этих слов Мелоди пробили озноб и страх – как будто она очутилась совсем одна в большой и гулкой комнате, где повсюду паутина и раздаются какие-то скрипы, а на двери нет никакой ручки, чтобы ее открыть. Однако она была слишком подавлена услышанным, чтобы плакать, и чересчур испугана, чтобы просить о помощи, а потому, вместо этого, просто взяла с тарелки печенье и протянула Кену, который молча и с очень печальной улыбкой принял угощение с ее раскрытой ладони.

Кен уехал через полчаса. Он торопился в паспортную службу, рассчитывая успеть туда, пока они не закрылись, но все же, прежде чем умчаться, задержался ненадолго в саду с Мелоди, покуривая неуклюжую самокрутку и задумчиво глядя вверх сквозь нависающие кроны. Мгновение помолчав, он кашлянул, прочистив горло, и повернулся к девочке:

– А эти двое вроде приятные люди, – указал он на заднюю дверь дома.

– Да, они очень милые. Им хотелось ребенка, но они не смогли его родить, поэтому они особенно ко мне добры.

– Все могло бы быть намного хуже, – заметил Кен.

Мелоди кивнула, не совсем уловив, что он под этим разумел. Они вновь повернулись лицом к саду, глядя сквозь трепещущие листья нависших над головами ветвей.

Мелоди облизнула губы.

– А можно, я поеду с тобой? – произнесла она так тихо, чтобы Клайв и Глория этого не услышали и не расстроились бы. – Можно, я тоже поеду в Испанию, с тобой, Кейт и Майклом?

Кен повернулся к Мелоди, и на лице у него проступила глубокая тоска. Он опустился на корточки и взял девочку за руку.

– Мелоди, – ласково заговорил он, – ничего на свете не желаю я так сильно, как иметь возможность взять тебя с собой в Испанию – да, черт возьми, просто с собой в Бродстерс. Я хотел бы, чтобы ты всегда и везде могла быть со мной, и мы бы никогда не разлучались. Однако люди, которые управляют этим огромным и ужасным миром взрослых, в котором мы живем, говорят, что это невозможно. По каким-то причинам, которые я не в силах постичь, мне не разрешают взять тебя под свою опеку. Я не могу вписать тебя в свой паспорт. Мне не позволено жить вместе с тобой. Для тебя они предпочли вот это, – обвел он рукой сад Глории и Клайва. – И независимо от того, что чувствуем ты или я, именно это место они считают для тебя наилучшим. По крайней мере, на сегодняшний день. Так что тебе следует и дальше оставаться такой же смелой и стойкой, такой же особенной девочкой, какой мы все тебя знаем, и быть умницей с этими добрыми людьми, а еще – хорошо учиться в школе, и, может быть, однажды они все ж таки переменят свое мнение.

– Они?

– Ну да, они. Эти надрессированные обезьяны и лабораторные крысы, которые нам указывают, как строить свою жизнь. Но ты меня знаешь. Я вечный борец, и я еще не сдался. Всегда найдется какой-то способ побороть систему, всегда найдется какой-то путь, чтобы все сложилось именно так, как хочешь ты. А потому – просто держись, малышка. Держись молодцом и не теряй духа. Ради меня.

Мягким ртом Кен поцеловал ее в тыльную сторону ладони, потом в макушку – так крепко прижавшись к ней губами, словно пытался втянуть в себя что-то из ее души, – после чего поднялся на ноги.

– О, кстати, – сказал он, снова сунув в рот самокрутку и внезапно зашарив по карманам пальто. – Я же тебе кое-что привез. Так, разные мелочи. Погоди, они где-то здесь… – Наконец он вытащил наружу книжку, коробок спичек и красную заколку для волос. Книга называлась «Энн из Зеленых Мезонинов»[18]. – Это Грейс тебе купила. Решила, тебе будет в самый раз. – В коробке лежала маленькая дохлая лягушка, старательно обернутая золотой фольгой. – А это Мэтти для тебя сделал. Он нашел ее внизу, под обшивкой дома.