Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В «Колыбели для кошки» главы построены как своего рода анекдоты. А в анекдоте всё зависит от элемента неожиданности. Неожиданные концовки глав не меньше, чем загадки сюжета, заставляют читателя продолжать чтение.
~
В этом секрет хорошего рассказчика – ври, но придерживайся правил арифметики[427].
– Не верится, что это в самом деле случилось, – возразил Хоуп.
– Неважно, случилось там или не случилось, – заметил Генерал. – Лишь бы в этом была логика[428].
Отличный пример следования таким «правилам арифметики» – использование Воннегутом вымышленного материала под названием «лед-девять» в «Колыбели для кошки». Исследуйте этот пример. Выясните, когда автор считает нужным впервые заронить в сознание читателя эту идею. Как он дразнит нас всё более удивительной и неожиданной информацией. И какое решающее воздействие эта штука оказывает на положение всех действующих лиц, какую роль она играет в кульминации романа. Такой же анализ можно провести для запретного ритуала «боко-мару». И для любой другой фантастической выдумки – выбирайте сами.
В «Рецидивисте» К. В. использует реальную историю Сакко и Ванцетти точно так же, как обычно строят вымышленный сюжет. Он распределяет детали истории по всему повествованию, чтобы как следует заманить читателя и постоянно развлекать его – и самим романом, и (что еще важнее) историей Сакко и Ванцетти, которой он так страстно хочет поделиться.
Иногда такие истории из реальной жизни соответствуют всем рекомендациям К. В. насчет «обеспечения читателя постоянным развлечением», которые предложены в этой главе.
Но и тогда при пересказе подобной истории следует «придерживаться правил арифметики», чтобы ваш текст имел четкую форму.
~
Что касается рассказа Д. Г. Лоуренса «Пожалуйста, предъявите билеты», то я с большой неохотой приступаю к изображению его схемы [пишет Воннегут в своей дипломной работе], поскольку это отнюдь не простая история. Она полна устрашающих психологических эффектов, по сравнению с которыми собственно сюжет – ничто. Но все-таки давайте поглядим, как она выглядит, если ее распять на кресте[429].
Ах, как смешно. Ну да, сюжет – ничто, так он утверждает. Но давайте все-таки посмотрим, как работает сюжет, с помощью диаграммы в стиле К. В. – «распнем рассказ на кресте».
Похожим образом он сформулировал одно из заданий, которые давал нам в Айове (см. второе задание, приведенное в главе 14 как иллюстрация).
Курт был человек практичный, веселый, ироничный – и при этом серьезный и вдумчивый.
~
Рассмотрим следующий фрагмент из «Колыбели для кошки»:
На открывшейся странице была цитата из Книг Боконона. Слова бросились в глаза, запали в душу и оказались мне очень по душе. Это была парафраза евангельских слов: «Воздай Кесарю кесарево».
По Боконону, эти слова читались так:
«Не обращай внимания на Кесаря. Кесарь не имеет ни малейшего понятия о том, что на самом деле происходит вокруг»[430].
Можно было бы в каком-то смысле уподобить сюжет «Кесарю». Сюжет может иметь мало отношения к тому, что происходит в тексте на самом деле, но это один из важнейших инструментов, управляющих текстом, это необходимая вещь. Он заставляет читателя читать дальше. Кроме того, он может играть гораздо более существенную роль. В конце концов, в тексте происходит… то, что происходит. И это важно.
~
Рассказы про полицейских или ковбоев заканчиваются перестрелками, потому что перестрелка – самый надежный механизм для развязки сюжета в этом жанре. Смерть – незаменимый повод, чтобы произнести самое неестественное слово «конец»[431].
Новички тоже вовсю пользуются этим приемом. В моей студенческой мастерской художественной прозы для начинающих, которую я вела в колледже Хантера, множество авторов заканчивали рассказы смертью. Работая редактором, я обнаружила, что финалы требуют больше всего правки (они уступают в этом лишь зачинам). Возможно, дело тут в «неестественности слова “конец”», а возможно, выход из текста – вещь очень тонкая, ведь она способна очень мощно повлиять на общее впечатление от произведения. Читая финал, особенно обращаешь внимание на ритм, на сами слова – сильнее, чем когда читаешь все прочие части текста.
Чем ближе подходило мое пятидесятилетие, тем больше я возмущался и недоумевал, видя, какие идиотские решения принимают мои сограждане. А потом мне вдруг стало их жаль: я понял, что это не их вина, что им свойственно вести себя так безобразно да еще с такими безобразными последствиями просто потому, что они изо всех сил старались подражать выдуманным героям всяких книг. Оттого американцы так часто и убивали друг дружку из огнестрельного оружия. Это был самый распространенный литературный прием: убийством кончались многие рассказы и романы[432].
Когда профессионально пишешь рассказы, понимаешь, что у этого ремесла есть и ужасная сторона ‹…›: ты должен быть настоящим специалистом по финалам. В реальной жизни ведь никогда ничего не кончается. «Миллисент наконец понимает…» Никто никогда ничего не понимает[433].
Как мне кажется, самым подходящим концом любого рассказа о людях, если принять во внимание, что теперь жизнь есть полимер, в который туго запелената наша Земля, было бы то самое сокращение трех слов, которое я сейчас изображу крупно, – мне оно очень нравится:
ETC.[434]
Именно для того, чтобы подтвердить непрерывность этого полимера, я так часто начинаю фразу с «И» или с «И вот» и столько абзацев кончаю словами «и так далее».
И так далее[435].
«Главный герой» в скелетообразной истории про Воннегута и его дипломную работу – это, собственно, не Курт Воннегут как таковой. Протагонист тут – Воннегут-и-его-дипломные-работы-о-схемах-сюжета.