великого народа нашего, которому и надлежит всенародным голосованием через представителей своих в Учредительном собрании установить образ правления и новые законы государства Российского.

Посему призываю благословение Божие и прошу всех граждан державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всей полнотой власти впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования Учредительное собрание своим решением об образе правления выразит волю народа.

Михаил.

3 марта 1917 г.»

В разговоре по поводу этого манифеста государь выразил свое глубокое огорчение как отказом августейшего брата взойти на престол, так и формой, в которую он был облечен.

Таким образом, казалось, было устранено последнее препятствие к захвату власти Временным правительством, которое объявило свою программу в декларации, подписанной Родзянко и всем составом министров:

«1. Полная и немедленная амнистия по всем делам — политическим и религиозным, в том числе террористическим покушениям, военным восстаниям и аграрным преступлениям.

2. Свобода слова, печати, союзов, собраний и стачек, с распространением политических свобод на военнослужащих в пределах, допускаемых военно-техническими условиями.

3. Отмена всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений.

4. Немедленная подготовка к созыву, на началах всеобщего, равного, прямого и тайного голосования, Учредительного собрания, которое установит форму правления и конституцию страны.

5. Замена полиции народной милицией с выборным начальством, подчиненным органам местного самоуправления.

6. Неразоружение и невыход из Петрограда воинских частей, принявших участие в революционном движении.

7. Выборы в органы местного самоуправления на началах всеобщего, прямого, равного и тайного голосования.

8. При сохранении строжайшей воинской дисциплины в строю и при несении военной службы устранение для солдат всех ограничений в пользовании общественными правами, предоставленными остальным гражданам, и что военные обстоятельства не послужат для промедления по осуществлению реформ».

Словом, захватчики власти, до того времени кричавшие «все — для войны», тут о ней забыли и ради создания популярности в массах объявили целый ряд гибельных для Отечества свобод — в духе предложений безответственных митинговых ораторов.

3

Ставка после отречения * Приезд императрицы Марии Федоровны * Генерал Алексеев * Причина моего отъезда со Ставки одновременно с графом Фредериксом

На следующее утро, 4 марта, за утренним чаем зашел с государем разговор о генерале Алексееве; я убедился, что ему и теперь удается вводить государя в заблуждение относительно искренности его чувств к царю совершенно так же, как удавалось раньше, когда Его Величество принимал за скромность генерала Алексеева его двукратный отказ от получения звания генерал-адъютанта; отказ этот Алексеев мотивировал тем, что 260 он якобы недостоин такой царской милости, тогда как на самом деле он этим возвышал себя в глазах масонских марионеток.

После чая Его Величество по старому обыкновению пошел в штаб, чтобы (как он мне сказал) принять последний доклад генерала Алексеева и проститься с ним и с его ближайшими помощниками. Сопровождали государя дежурный флигель-адъютант и я. Как и прежде, на панели у подъезда подошел к Его Величеству с рапортом дежурный по штабу офицер. Генерал-адъютант Алексеев встретил государя на том же месте — на первой площадке лестницы, и Его Величество вошел в ту же комнату, в которой обыкновенно принимал доклад генерала Алексеева.

По отношению лично ко мне все держали себя по-прежнему, за исключением одного генерала, обязанного мне своим назначением в штаб Верховного главнокомандующего: еле поздоровавшись, он повернул мне спину.

Зайдя по привычке к генералу Борисову, я застал его за обычной работой. Он был грустно настроен. Так как генерал Борисов всегда очень любезно принимал участие в деле мобилизации спорта и даже зачастую редактировал некоторые отделы брошюр, я попросил его принять материалы, разработанные мною для издания дополнений к положению о мобилизации спорта.

До завтрака государь проехал на вокзал навстречу своей матушке — императрице Марии Федоровне, приехавшей в сопровождении великого князя Александра Михайловича из Киева повидаться со своим сыном. По выходе из вагона вдовствующая императрица, внешне спокойная, обняла подошедшего к ней государя, обошла встречавших ее великих князей, лиц свиты и чинов штаба с генералом Алексеевым во главе. Затем прошла с государем в находившийся на платформе деревянный сарай, где они оставались вдвоем довольно продолжительное время. По выходе из сарая государь с императрицею в сопровождении лиц свиты проехали в губернаторский дом на завтрак, оставивший в моей памяти самое грустное впечатление: разговоры совершенно не клеились и вид как у императрицы, так и у государя был в высшей степени подавленный.

Еще до прибытия императрицы Марии Федоровны генерал-адъютант Алексеев сказал мне, что ему нужно со мною переговорить по очень важному делу, касающемуся меня и графа Фредерикса, и спросил, не могу ли я сегодня к нему зайти в штаб в 4 часа? Я ответил, что, конечно, зайду. Несколько моих якобы доброжелателей сказали мне, что против меня начинается возмущение частей гарнизона Могилева. Так как начальники этих частей мне ничего об этом не докладывали, я понял, что полученные сведения исходят от тех самых чинов штаба, которые ведут против меня пропаганду.

В 4 часа я отправился к генералу Алексееву. В передней дворца скороход Климов с усмешкой сказал мне, что генерал находится в городе на базарной площади, где под его председательством происходит первый солдатский митинг. Вскоре он вернулся. Я вошел. Вид у генерал-адъютанта после непосредственного контакта с освобожденными солдатами был менее самоуверенный, чем утром. Из нашего довольно длинного разговора особенно врезались мне в память сказанные им слова: «Вы понимаете, что в такое революционное время, которое мы переживаем, народу нужны жертвы. Переговорив с Родзянко и Гучковым, мы пришли к выводу, что граф и вы должны быть этими жертвами». После этих слов мне стало ясно, что граф и я должны были быть теми козлами отпущения, на которых в настоящую минуту профессиональным демагогам нужно было натравить революционный поток. На мой вопрос, каким образом оформить это жертвоприношение, он ответил, что нам с графом необходимо как можно скорее уехать от государя куда угодно, только не в Петроград, и притом не вместе, а в разных направлениях. На это я ответил генералу Алексееву, что передам графу его слова; что же касается моего отъезда, не