– Теперь ты, – позвал он через несколько мгновений Лайлу, которая в остолбенении взирала на происходящее. – Посмотрим, кто из вас делает это лучше.

Однако ни одной из девушек, несмотря на все их вынужденные старания, не удалось разжечь вновь потухшую головешку.

– Да, не умеете вы выпускать петушков полетать, – сказал с досадой маркиз. – Вот отправлю к Хромоножке, пусть вас как следует поучит!

Мавританки не осмелились что-либо возразить. Лайла в испуге взяла свое платье, но наместник короля не дал ей одеться.

– Вы мне больше нравитесь раздетые. Только не говорите, что вам холодно. Здесь жарко. К тому же мы сейчас немного порезвимся.

Он встал и достал из поставца припрятанные им для подобного случая графин с мальвазией и сладости. Девушки отказались от вина, отведав пирожные, а он, воздержавшись от еды, вволю выпил.

– Не желаете ли поиграть перед сном? – спросил он слащавым тоном. – Чтобы вы почувствовали, как я вас ценю, на сей раз я сам развлеку вас.

И маркиз опустился на четвереньки, залаял и заскакал по полу, словно превратился в игривого щенка, хотя и с чересчур длинными усами. Поначалу девушки смеялись при виде комического зрелища. Да и кто бы в Сьютат не готов был заплатить что угодно, чтобы хоть одним глазком полюбоваться на сей спектакль? Песик старался прыгать вокруг мавританок, рыл пол, давал им правую лапу, а они смеялись. Он высунул язык и принялся вылизывать им ноги, а потом бедра, которые стали мокрыми от слюны. До этого мгновения, как четко помнил наместник короля, ему всего лишь хотелось вспомнить времена своего детства, когда он, чтобы посердить кормилицу, лизал ей ноги, бедра и грудь, покуда она со смехом не останавливала его. Что дурного было в том, что он на карнавал решил снова поиграть в эту игру с собственными рабынями? Это уже потом, из-за слишком большого количества выпитой им мальвазии, все усложнилось. Песик, заливаясь то слюной, то лаем, старался попасть языком в промежность девушек, но вдруг обнаружил, что, сам не зная каким образом, кусает двумя оставшимися у него клыками клитор Лайлы. Девушка, истекая кровью, принялась кричать и звать на помощь, хотя и знала, что никто не придет. Однако трагедия произошла чуть позже, когда песик встал на задние лапы и Айша, желая защитить от его укусов правую грудь, схватила щипцы для углей и попыталась огреть сбоку взбесившееся животное. Однако маркиз, увидев, что на него нападают, изо всех сил вонзился зубами в сосок девушки и откусил его. Мавританка упала, рыдая от боли.

Наутро тетушка Толстуха прошла с черного хода во дворец наместника короля, чтобы постараться заживить грудь несчастной, ставшей жертвой варварского нападения одного из рабов-мавров, которого сеньор маркиз уже отправил в тюрьму.

Через несколько дней мавра объявили виновным, однако приговорили к галерам, а не к смерти, ибо его светлость, по великому своему милосердию, вовремя объявил о помиловании. От карнавала и мальвазии запросто можно потерять голову, подумал он и не стал отправлять раба на виселицу. Однако, поскольку мавры по натуре своей лживы и неверны и бесстыжие мавританочки могли распустить бог знает какие слухи, наместник короля решил, что лучше будет от них избавиться. А посему, едва им стало лучше, он поспешил воспользоваться тем, что корабль капитана Виллиса как раз стоит на якоре в Порто Пи, и отправил обеих на борт шебеки, подальше от Сьютат. Теперь же, учитывая, какой оборот приняли события, его решение, возможно, оказалось не совсем правильным: вряд ли что-либо могло доставить большую радость епископу, чем подробный рассказ девушек обо всем, что случилось у маркиза, особенно на допросах инквизиции, после их высадки с корабля. Однако наместник короля уже приказал сегодня верным людям забрать девушек с шебеки.

Если исходить из проповеди епископа, из его намеков на порочные интересы некоего высокопоставленного лица, можно было заключить, что мавританки уже успели распустить язык. Но если все пойдет так, как задумал маркиз, его не смогут обвинить за неимением убедительных доказательств. Черта с два, ваше преосвященство, ничего у вас не выйдет! Где это видано, чтобы поверили словам мавританских рабынь, возводящих напраслину на самого наместника короля? Вот почему не он, а сам Господь наказал их. Он был лишь инструментом в Его руках, когда послал за девушками двух своих самых надежных слуг, которым доверял наиболее сложные дела, награждая их затем сторицей. Он поручил им забрать девушек с корабля и сделать так, чтобы они навсегда исчезли с Майорки, любым наиболее верным, по их мнению, способом. Остальные его интересы, связанные с отправкой шебеки, не представляли никакой тайны. Никто не запрещал вести торговлю вместе с обращенными евреями, а он, к тому же, этим и не занимался. Он всего-навсего вел торговые дела своей состоятельной жены, да и то через третьих лиц. Его не поймают по наговору, что бы там ни болтали. Арест евреев пришелся ему как нельзя более некстати, ведь Вальс был замечательным посредником между ним и Пере Онофре Агило. Правда, поскольку после смерти Шрама маркиз был готов к тому, что инквизиция начнет действовать, он предпринял некоторые шаги, чтобы впредь обходиться без обоих компаньонов.

Инквизиция может делать что угодно. Если ему удастся доказать, что нынешние беспорядки в городе были спровоцированы самой церковью – а он в этом почти не сомневался, – он встретит ее нападки, имея в руках несокрушимое оружие. Не зря он заставил сегодня всех дожидаться из-за бунта, который его задержал дольше, чем он сам предполагал. Ведь не так-то легко оказалось отправить кого-нибудь схватить сена Бойета, а особенно – найти людей надежных, готовых (как требовал маркиз), прежде чем убить главаря бунтовщиков, заставить его сказать на исповеди, кто же именно заплатил ему: инквизитор, епископ – или и тот и другой.

I

Известия, подтверждающие, что побег на шебеке провалился, дошли до Ливорно через сорок дней после ареста тайных иудеев. Весна уже наполняла сады сладкими ароматами цветов, обещая богатый урожай.

Пере Онофре Агило, целый месяц ни днем ни ночью не спускавший глаз со входа в гавань, через который должна была проплыть шебека, бросился на мол, едва узнав зеленоватый корпус «Эола», плывущего к новой стоянке. Пере Онофре почувствовал, как бешено стучит кровь у него в висках, а ком в груди не дает дышать. Он боялся, что лопнет от радости прежде, чем обнимет друзей, которых время от времени уже считал погибшими. Много раз за эти недели он видел сны о кораблях, тонущих в неравной борьбе со стихией, и преисполнялся ужасными предчувствиями. Ему с большим трудом удавалось их развеять. Лишь твердая вера в Адоная поддерживала его и вселяла надежду, что его друзья в конце концов появятся живыми и невредимыми в Ливорно.

В последние дни он укрепился в этой надежде и при малейшей возможности спускался в порт. Волнуясь, он ходил перед памятником Фердинанду I, от подножия которого открывался вид на море. «Если бы они появились прямо сейчас, – рассуждал Пере Онофре, – я бы тут же смог прижать их к груди и, не мешкая ни минуты, отвести в приготовленные для них жилища». Он ходил вокруг фигур мавров, изваянных Пьетро Такка, у самого мола, как будто от его хождения зависело, приедут его близкие или нет. Именно в этом месте он чувствовал себя к ним ближе всего. Фигуры, поставленные здесь в честь основания Ливорно, который всего за сто двадцать лет стал – не без содействия евреев – богатейшим городом, казалось, неотступно преследовали Пере Онофре. В их страдальческих лицах ему виделись черты и Консула, и Вальса, и свои собственные – навсегда застывшие в бронзе, приговоренные понапрасну всматриваться в недостижимое море. По счастью, все ужасные предчувствия оказались пустыми. «Эол» приближался. Агило поднял руки в знак приветствия и радостно замахал ими, как мельничными крыльями. «Эй, Консул, Вальс, Раввин, Вальерьола, Рафел Онофре…» Скоро вокруг него собралась толпа любопытных, привлеченных его бурным выражением радости. Он всем объяснил, в чем дело. Люди тоже стали приветствовать беглецов. Город процветал, деньги ходили большие, и никто не косился с недоверием на вновь поселявшихся. Тем лучше, что они евреи. Вскоре они внесут свою лепту в благосостояние Ливорно, открывая свое дело, возводя дома на пользу всем.