– Поэтому я смогу вам вернуть лишь один кошель с деньгами, – завершил Виллис свой рассказ, который слово в слово совпадал с тем, что он говорил прежде Агило.

Вдова Сампол слушала капитана, опустив полные слез глаза и в рассеянности смотря на кольца, унизывавшие ее левую руку. Вдруг она подняла голову, однако не встретилась взглядом с капитаном, как он хотел бы. Не взглянула она и на Моаше. Она искала поддержки в глазах Пере Онофре, но тот закрыл лицо руками и не заметил этого. Бланка задержала взгляд на его многочисленных морщинах и складках на лбу, глубоких, как борозды, и ей показалось, что Агило за одно мгновение постарел на сто лет. Она ждала, чтобы торговец заговорил первым, но Пере Онофре долго не произносил ни слова и не шевелился. В комнате повисло тяжелое молчание. Лишь крик павлина внезапно прервал его. При резком звуке сеньора вышла из оцепенения и, словно это был условный сигнал, которого она дожидалась, решила сама вступить в схватку с Виллисом.

– Капитан, ваши доводы меня не убеждают. Вы винили ветер, сказали, что это сумасшедшая свекровь Вальса, сама того не желая, всех выдала. Мне в это трудно поверить. Не легче ли заподозрить именно вас?

– Сеньора, я не могу допустить, чтобы вы усомнились в моей честности. Неужели, по-вашему, я оказался бы сам в тюрьме, если бы выдал ваших собратьев?

– А кто докажет, что вы там оказались? Впрочем, скоро мы это точно узнаем. У нас верные друзья на Майорке, Виллис.

– Лучше скажите правду, – вмешался Агило, выйдя из оцепенения. – Если то, что вы рассказали, – ложь, вас ждет та же участь, что и капитана Гарца. Думаю, вам известна его история…

– Слухи о подобных историях постоянно ходят среди моряков. На корабле ночь тянется долго… Я никогда не верил в нее до конца.

– Вы правильно поступили, – прервала его Бланка, удивленная вмешательству Агило. – Гарц солгал. А кроме того – не сдержал слова. Он получил деньги и драгоценности, чтобы вывезти группу преследуемых людей. Но получил гораздо меньше, чем вы… Вам заплатили в три раза больше, но вы тоже не довели дело до конца. В нашем договоре это было предусмотрено. Вы должны вернуть выданную вам сумму. Вы же поставили свою подпись на договоре. Я его храню. Вы ведь человек слова, не так ли?

– Разумеется, сеньора. Я не чета Гарцу.

– Тогда верните все до единой монеты, – сказал Агило.

– Это невозможно. Разве не справедливо вычесть то, что я заплатил, чтобы выбраться из тюрьмы, и то, что у меня украли? Сам мой визит говорит о моих добрым намерениях. Я прошу, чтоб вы…

– Ну это уж слишком, капитан! – снова взорвался Пере Онофре. – Это я вас встретил в гавани и привел сюда… Знаете, сколько дней я провел в порту, высматривая корабль? Знаете, как мы терзались из-за вас? Это я заставил вас прийти в дом к сеньоре. А вы полагаете, будто явились сюда по доброй воле?

– Вы работаете на нас, при чем здесь добрая воля, – добавила вдова.

– Я мог бы вообще никогда больше не возвращаться в Ливорно.

– Вы прекрасно знаете, что это невозможно! – возразила неумолимая Бланка. – Тогда вам пришлось бы оставить ваше дело и искать себе иное занятие, отправиться в Индию… Не вернуться было бы все равно что подписать себе смертный приговор.

– Да он уже наверняка пытался это сделать! Ей-богу, пытался! Отчего бы иначе так задерживаться? Плавание от Майорки до Ливорно занимает самое большее неделю. А вы вышли из Порто Пи больше месяца назад. Вы обязаны были вернуться немедленно, по крайней мере, тут же дать знать о случившемся.

– Мне ничего не оставалось, как поменять курс. Я боялся, как бы корсары с Майорки, знавшие, куда я плыву, не напали на меня. Я направился в Алжир, а затем в Марсель. Я клянусь вам. Я – человек чести.

– Мы надеемся на это, капитан.

Бланка Мария Пирес подобрала левой рукой подол платья и поднялась, давая понять, что разговор окончен.

– Завтра ровно в одиннадцать в присутствии нотариуса мы рассчитаемся, – сказала она на прощание.

Служанка проводила Виллиса до выхода. Раввин и Пере Онофре поднялись. Бланка не просила их задержаться. У нее слезы подступали к глазам, и ей хотелось остаться в одиночестве. Вдова Сампол не желала, чтобы кто-нибудь видел, как она плачет.

– А что, если Адонай, не помогая нам, подвергает нас испытанию? – спросила она.

Вопрос, видимо, был обращен к раввину, но ответил не он. Первым заговорил Пере Онофре:

– Яхве никогда не оставляет без помощи свой народ. Это мы от нее отстранились. – Раввин загадочно улыбался. Его узкие маленькие глазки совсем скрылись за веками. Они стали похожи на две щелочки, наполненные прозрачной жидкостью. Моаше добавил, – Справедливость Господа бесконечна, а грехи наши безмерны.

Изрекши сие, он перестал улыбаться и впился глазами в Пере Онофре, словно знал все про его грехи и считал, что именно в них причина несчастья, случившегося с его близкими. Агило некоторое время выдерживал его взгляд, а потом опустил глаза. Пару раз он открывал было рот, но так ничего и не произносил. Он стоял перед раввином, перед Бланкой – она тоже за ним наблюдала, чувствуя его замешательство. Пере Онофре стал прощаться. Ему было не по себе в присутствии Жакоба Моаше. Тот, посмотрев ему в глаза, казалось, заглянул прямо в его душу или совесть, разворошил потухшую золу его прежних грехов. И теперь, из-за них, он вновь чувствовал именно себя виноватым в неудавшемся побеге.

– Я при первой же возможности вернусь на Майорку! – воскликнул Агило, словно разговаривая с самим собой. – Даже думать не хочу о кострах!

– Мы все хорошенько обдумаем, Пере Онофре, не переживайте так сильно! Завтра в одиннадцать вы мне нужны, – сказала неотразимая Бланка, подчеркивая, что сейчас друг ей особенно необходим. А затем добавила, обращаясь к раввину, – Женщина в одиночестве с трудом способна защититься от такого наглеца, как Виллис. Когда вы рядом со мной – другое дело.

Агило шел по улицам Ливорно, не помня себя. Он ничего не замечал, ни с кем не здоровался. Он должен был бы отчитаться в Совете, пойти в синагогу, рассказать всем, кто помог деньгами, о случившейся беде. Но у него не хватало духу. Однако, если он этого не сделает, Моаше не преминет опередить его. Тогда все сочтут Агило трусом. Как бы то ни было, он должен решиться и выполнить тяжелую миссию. Ведь это он, даже еще больше, чем вдова Сампол, раззадорил евреев Ливорно, чтобы они поучаствовали в сборе средств на доставку ценного «груза». Это он уверил всех, что Адонай приведет корабль невредимым в Порт Медисеу. Ему непросто было сообщить о неудаче даже жене. Он боялся ее слез. Она сама готовила комнаты для будущих гостей, стелила им постели. И столько раз ставила свежие букеты, чтобы по приезде они чувствовали себя уютно! Не скупилась она и на провизию для торжественного обеда.

– Куда вы направляетесь с таким озабоченным видом? – услышал Агило позади себя. Голос был ему знаком, и он обернулся. Жоао Перес любезно поклонился майоркцу и улыбнулся с приязнью. Благодаря Пере Онофре он смог обосноваться в Ливорно и поступить в услужение к вдове Сампол.