Константин потоптался около закутка, в котором продавались свечи, кресты, молитвенники и прочее культовое имущество. Здесь никого не было, но судя по раскрытой книге, лежавшей на прилавке, продавец отошел ненадолго и скоро вернется обратно. Повинуясь годами выработанной привычке, Рокотов постарался найти самый темный уголок, из которого было удобно наблюдать за входом, и спрятался там.

В этот момент из тяжелых бархатных портьер, закрывавших стену за прилавком, вышел большой, грузный церковный служка и тяжело опустился на стульчик, жалобно скрипнувший под его солидным весом. Служка не заметил Константина и погрузился в чтение ожидавшей его книги. Однако почитать не удалось.

В храм вошел человек неприметной внешности и направился к прилавку. Константин замер, прислушиваясь.

Грянет гром, — тихо произнес тот, кто вошел в храм.

Она придет, — певуче ответил служка густым басом.

Встань с колен, — продолжил первый.

Святой народ, — закончил служка.

Наступило молчание. Затем раздался шорох, и вновь в храме воцарилась тишина.

Константин осторожно выглянул. За прилавком опять никого. Того, кто вошел в храм, тоже нет, словно сквозь землю провалился. Вскоре Рокотов убедился в том, что был недалек от истины.

Быстро покинув свое укрытие, он приблизился к входу в храм, откуда вновь направился к прилавку, где остановился, рассматривая разложенный церковный товар. Ждать пришлось недолго. Вернулся все тот же служка. Он одарил Константина тяжелым взглядом.

Грянет гром, — негромко произнес детектив.

Она придет, — ответствовал служка, с недоверием разглядывая Константина.

Встань с колен, — уверенно продолжал Константин.

Святой народ, — закончил служка.

По–прежнему недоверчиво разглядывая Рокотова, он откинул деревянную стойку, пропуская в нее пришельца. Константин зашел за стойку, готовый ко всему. Служка распахнул тяжелые портьеры, и перед детективом оказалась толстая дверь, сбитая из дубовых брусьев, да еще перехваченных коваными железными полосами. Сделано было крепко, динамитом не возьмешь.

Служка толкнул дверь и пропустил Константина. Тот перешагнул порожек и едва не полетел вниз. Если бы он не удержался за деревянные перила, то непременно сломал бы себе шею. Прямо от порожка круто вниз уходила каменная лестница, сложенная, вероятно, еще во времена Ивана Грозного. Лестницу было едва видно, потому что мощности слабосильной лампочки, висевшей высоко под сводом, едва хватало на то, чтобы рассмотреть перила. Собственные ноги Константин не видел, когда за ним захлопнулась дверь и путь назад был отрезан, пришлось идти в буквальном смысле на ощупь.

Спуск длился недолго. Вскоре Рокотов уперся в еще одну дверь. Попытался толкнуть — не открывается. Пришлось приналечь на дверь плечом — только тогда она подалась вперед. Константин решил, что те, кто часто пользуются этим тайным ходом, вероятно, жуть какие здоровенные типы.

Дверь открылась абсолютно бесшумно — петли были обильно смазаны маслом. Зачем — стало понятно, когда глаза Константина привыкли к полумраку подземелья и он смог разобраться в том, что здесь происходит.

Подвал представлял собой длинное узкое помещение с низкими полукруглыми сводами и стенами, сложенными из огромных, грубо обтесанных камней. Константин не был историком, но даже он понял, что стены эти появились пятьсот—шестьсот лет назад. Тут и там на камнях был вырезан все тот же загадочный символ: рука с указующим вверх перстом, с исходящим от него сиянием.

На стенах укреплены специальные металлические гнезда для факелов и свечей, но освещение вполне современное — галогеновые лампы, светившие вполнакала. Впрочем, этого было достаточно, чтобы увидеть, что под древними сводами собралось несколько десятков человек. В их внешности и одежде не было ничего необычного — люди как люди. Вели они себя крайне сдержанно: стояли, скрестив руки на груди либо перед собой. Вид у всех был смиренный, словно они выслушивали чью‑то гневную проповедь.

И вновь Константин оказался недалек от истины. На расстоянии пары десятков метров от него, у дальней стены подземелья, виднелось возвышение. На нем находился стол, за которым чинно расположились несколько человек. Стол был устлан черной тканью, усеянной все теми же символами, вытканными золотой нитью. На столе лежала большая книга, в которой Константин безошибочно опознал Библию, стояло несколько зажженных свечей в старинных подсвечниках.

Один человек сидел немного в стороне от остальных. Вероятно, он обладал особой властью над собравшимися, потому что к нему обращались с почтением и поклоном, а когда он начинал говорить, смолкали все разговоры.

На возвышении находился еще один человек. Он стоял в одиночестве, с поникшей головой. Нетрудно было догадаться, что здесь, в подземелье, разыгрывается драматичная сцена суда над провинившимся.

— …и вступил в сношения с заклятыми врагами истинно православной веры, — заканчивал обвинительную речь один из сидевших за столом. — Я считаю, что за все это он достоин отлучения от братства.

Стоявший вздрогнул и бросил жалобный взгляд на того, кого Константин мысленно назвал Старцем.

Тот действительно был стар, сед, но крепок и силен. Это было заметно по тому, как легко он встал и поднял руку. Его голос был громок, а речь убедительна. Глаза горели праведным гневом, когда он обратился к обвиняемому с вопросом:

— Признаешь ли ты, что нарушил законы братства, пойдя в услужение к католическим прелатам?

Признаю, — еле слышно прошептал тот.

После такого ответа гнев старца усилился многократно.

— Так какое же наказание ты ждешь за это?

Изгнание, — еще тише произнес обвиняемый.

Так изгнать же, — кратко повелел Старец.

Константин мысленно приготовился к худшему.

Ему не хотелось становиться свидетелем убийства, да еще, вероятно, на ритуальной почве. Но поначалу все шло очень спокойно.

Отлученный спустился с возвышения, понурив голову. Внизу стоял человек, державший в руках небольшой деревянный ящик. Он дождался, пока отлученный ступил на каменный пол подземелья, а затем повернулся к нему спиной и медленно прошествовал вперед. Он шел, держа на вытянутых руках ящик со снятой крышкой. Таинственные братья запускали в ящик руки и зачерпывали из него нечто, похожее на черный песок.

Отлученный брел позади человека с ящиком, низко опустив голову. Он держал голову низко не только от стыда, но еще и для того, чтобы уберечь глаза от черного песка, который швыряли в него братья, расступавшиеся перед этой странной процессией.

Осыпаемый песком и сопровождаемый ненавидящими взглядами отлученный приблизился к тому месту, где стоял Константин, Он, вероятно, так и покинул бы этот своеобразный «зал суда», но ему помешало одно обстоятельство.

За деревянной дверью раздался шум, как будто бочка скатывалась по пандусу винного погреба.