Подведем предварительные итоги. Что дает нам находка в Сальме? Во-первых, такого захоронения мы до сих пор не встречали. В обычной, штатной ситуации каждого из павших воинов, скорее всего, похоронили бы отдельно – потому что все они погибли бы на территории, так или иначе контролируемой «своими». Или их отвезли бы обратно в Швецию или Норвегию и похоронили там. В совсем уж крайнем случае они просто пропали бы без вести (если бы местные отнеслись к ним без особого уважения, что, в общем, логично с их стороны) – без всяких захоронений. Их без лишних церемоний утопили бы где-нибудь около бережка – и все.

Во-вторых, данные погребения несут много информации в глобальном контексте эпохи. Теперь мы уже не строим догадки относительно массового присутствия скандинавской воинской элиты в Восточной Европе: мы знаем о нем точно.

В-третьих, эстонская находка дает основания предполагать, что устоявшееся в науке представление о неожиданном начале эпохи викингов требует серьезного пересмотра. Тем более что у второго судна имелся киль, а в центральной части корабля было обнаружено скопление дерева и железа. Это навело ученых на мысль о мачте и парусе. Получается, что главной технологией кораблестроения викинги обладали уже по меньшей мере за несколько десятков лет до событий в Линдисфарне.

Итак, воинская аристократия оказывается на другой стороне Балтийского моря. Впрочем, воинская аристократия ведала не одной только войной. Это хорошо известно, в частности, по древнерусским материалам. Все знатные воины, помимо военных действий, занимались на Руси еще и торговлей, вели бурную административную деятельность, способствовали культурному обмену. В нашем языке имеется большое количество скандинавских терминов, связанных с корабельным делом и торговыми отношениями. Например, берковец – мера веса, дословно: «вес из Бирки». Другими словами, бирковский весовой стандарт. Он равняется десяти пудам, это примерно 164 кг. Так что скандинавы приезжали к нам не только с оружием, принося сюда передовую для Европы воинскую культуру пешего боя и пригодное для этого вооружение (к примеру, большие круглые щиты или мечи, которые на нашей территории вообще неизвестны до массового прихода сюда викингов).

С момента захоронения в Сальме проходит примерно сотня лет – и в районе современного Старого Петергофа оказывается зарытым крупный клад: 82 арабские и персидские монеты. Нашли его случайно, при невыясненных обстоятельствах, в самом начале войны в 1941 году. Музей был сдан в московский Государственный исторический музей и уехал вместе с прочими сокровищами в эвакуацию. На данный момент он является ценнейшим источником для изучения начального периода в истории Древней Руси.

Монеты в основной своей массе представляют собой североафриканскую чеканку. Самая «свежая» из них была отчеканена в городе Балх в 804–805 годах. Учитывая, с какой скоростью монеты путешествовали по миру и с каким запозданием могли попадать в руки торговцев и грабителей, сокрытие клада в земле датируется временем не позднее 825 года. Это практически совпадает с бойней на Сааремаа и, несомненно, имеет с ней контекстуальную связь. Получается, что к началу IX века на данной территории уже существовала меновая торговля, которая обеспечивала массовый приход даже африканских монет. Чтобы не возникало сомнений в праве обладания, владельцы нацарапали на некоторых монетах, вероятно, свои имена. Среди таких надписей – скандинавское имя Убби, вырезанное рунами, христианское имя Захариас и не вполне понятная помета с обобщенным значением «ценный»; имеются даже арабские и тюркские рунические надписи.

Напомню: все это было найдено в Старом Петергофе, в Маркизовой луже[144], то есть в самом выходе в дельту Невы. Это финальная точка любого путешествия по Балтике – и торгового, и грабительского. Следовательно, нет сомнений в том, что клад – скандинавский. Неудивительно, что найдены африканские и иранские монеты: Северная Африка была конечной целью всех торговых операций. Практически все серебро происходило оттуда, и, чтобы его получить, нужно было предложить в обмен что-то ценное. Однако самым показательным фактом являются монеты, помеченные хазарскими и тюркскими письменами. Значит, из Хазарского каганата, с которым контактировали чудь и славяне, тоже поступало серебро – с помощью многочисленных звеньев обменной цепочки. Я почти уверен, что в это время скандинавы уже доходили до Каспийского моря – по будущему пути «из варяг в греки» по Днепру. Тем не менее, принимая во внимание, что большинство монет североафриканские, вряд ли можно утверждать, что они были получены на Каспии. Стало быть, скандинавские «бизнесмены» добирались и до Черного моря. Не совсем ясно, что́ в этой многозвенной передаточной цепи были способны предложить славяне. К примеру, чудь предлагала мех. Славяне могли этот мех перепродавать, но какова была бы в таком случае выгода у всех участников процесса? Ведь с каждым звеном передачи мех стоил бы все дороже – и в результате его было бы невозможно продать. Поэтому гораздо более логичным представляется использование прямого транзитного пути, позволявшего получать мех у чуди напрямую, самостоятельно довозить его до покупателя и всю прибыль забирать себе. Согласитесь, это гораздо приятнее, чем работать с толпой посредников.

Впрочем, у нас имеется очень мало объективных данных о том времени. Но факт остается фактом: серебро, составлявшее петергофский клад, попало в руки именно к скандинавам. Этот клад и является той второй важной находкой, о которой я упоминал в начале данной главы. Она, подобно капле воды, отражает внушительную географию интенсивных торговых связей, существовавших в то время в Восточной Европе – и не в ней одной, а на территориях вплоть до Африки и Каспийского моря. Конечно, данный клад – не единичное явление. В конце XVIII века на Васильевском острове в Петербурге тоже был обнаружен монетный клад. Вот только петергофские сокровища советские люди честно сдали в музей, а от клада на «Ваське» осталась ровно одна монета. Впрочем, удалось установить, что она происходит из тех же времен: конец VIII – начало IX века. Об остальных ценностях, входивших в этот клад, теперь можно только гадать.

Итак, у нас вырисовывается некая средняя дата. Чтобы развеять последние сомнения, приведу в пример еще один клад. Он датируется примерно 786 годом и происходит из Старой Ладоги, являясь одной из наиболее ранних находок подобного серебра. Как известно (и мы об этом уже говорили), Старая Ладога – первое чисто скандинавское поселение на Руси. Это уверенно подтверждает срок поруба деревьев, пошедших на строительство. Город был весьма представительным для своего времени населенным пунктом, серьезнейшим в данном регионе торговым перекрестком. В нем взаимодействовали славяне, финно-угры и, как мы видим, скандинавы. Нет сомнений в том, что город являлся факторией. К примеру, в нем имелась судоремонтная мастерская (в которой, кстати, обнаружили целое собрание весьма узнаваемого шведского кузнечного инструмента). Если есть кузнечный инструмент, значит, люди собираются чинить корабли, используя данную местность как перевалочную базу. Ремонт судна – дело небыстрое, домой они не торопятся – значит, обосновались здесь надолго. Вот так в окрестностях Ладоги начали появляться монетные клады разного состава и размера, состоящие в первую очередь из восточного серебра. Обратное движение, безусловно, тоже имело место: найдено франкское серебро. Некоторые монеты имеют византийское происхождение, но основной их поток шел все же с Востока, и по местам обнаружения кладов можно наметить достаточно сформировавшуюся «трассу».