раз сильнее. По моей коже бежит ток, заставляя сердце разгоняться, а слёзы закипать, но это нисколько мне не мешает. Этими словами я будто кричу в космос, чтобы меня услышал один единственный человек. Услышал и снова оказался рядом.

─ И пусть свет сотен маяков ведёт тебя ко мне.

Пусть озаряют путь в кромешной тьме.

Как светлячки…

На последнем аккорде финального повтора припева я обрываю всё, не в силах больше ничего исполнить, и слышу гул аплодисментов. Меня практически сносит волной чужих чувств, взглядов, блестящих от слёз, восторга вперемежку с грустью, и я понимаю, что ищу лишь одно лицо, которое хочу увидеть.

Но вижу совсем другое.

Она подходит в числе прочих со странной смесью эмоций в глазах, и вокруг нас образуется пустое пространство, словно бабушка Михаэля — злая ведьма, пришедшая испортить праздник.

─ Не могу поверить, что ты действительно знакома с этими маргиналами, ─ морщится, подходя ближе, и к ней подступает Зенит, осматривая старушку со свистом.

─ Мадам, покружимся в танце?

Вместо ответа она достаёт несколько довольно крупных купюр и повелительно тянет:

─ Иди и угости своих друзей.

─ Благодарю, красавица.

Он оставляет нас наедине, и моя эйфория чуть стихает, но не исчезает.

─ Что вы здесь забыли? Вашего внука я тут нигде не прячу.

─ Именно о нём я и пришла поговорить, ─ выдыхает женщина.

17

Михаэль

Уже, наверное, по десятому кругу залипаю на видео, несколько дней гуляющее по сети, и не могу перестать нажимать на повтор. Яркое солнце и морской бриз не действуют на меня как раньше — только происходящее на экране волнует, заставляя глаза болеть, но всё равно раз за разом проматывать в начало, растворяясь в её голосе.

Я мог бы быть сейчас с ней. Стоять рядом вон с тем бомжом, который тянет Нике цветок, благодаря за выступление. И откуда только розу взял? Бля, я ревную к заросшему мужику, от которого наверняка несёт всеми прелестями свободной жизни, только он там, а я здесь, пускаю слюни.

─ Ты в курсе, что ты лошара, и не заслуживаешь её?

─ А ты в курсе, что мы с тобой выглядим, как семейная пара геев на отдыхе, Витя?

─ Всё, как ты хотел, друже, ─ лыбится, вытягиваясь на шезлонге и игриво пробегается по моему бицепсу, пока проходящие мимо нас девчонки глупо хихикают, только меня это не трогает.

Меня вообще мало, что может сейчас задеть — даже шутеечки друга, решившего поиграть в ангела на моём плече. Просто дьявол оказался сильнее, убедив меня оставить свою птичку проживать ту жизнь, которую она заслуживает, и в ней не должно быть места мне. Вот так.

Мои мысли всё ещё заняты только ей.

Думал, уеду подальше, пройдёт пара месяцев, а я нагружу себя работой, и всё вернётся на круги своя, но как всегда облажался, хотя это было ожидаемо...

Больно.

Новая татуха ноет, хотя забил давно. Выпросил у врача Ники её кардиограмму и сделал прямо над своим сердцем её кусочек, как напоминание о том, что она пострадала из-за меня. И да, я винил себя сильнее, чем отца с братом и того психованного прокурорского сынка, пусть меня все убеждали в обратном.

Бабушка, Витя, мать Ники и её две настойчивые подруги…

Даже Костик не выдержал моей унылой рожи, но я не мог просто взять и начать радоваться, что мы вытащили птичку, а братца удалось посадить. Я каждый день приходил проведать Нику, сидя у её койки и боялся, что она откроет глаза, а потом просто скажет, как ненавидит. Это сводило с ума.

Даже Гофман в один прекрасный день присоединился к моему театру одного актёра.

─ Я знаю, как это хреново — винить себя в том, что пострадали близкие, ─ сказал, подсев рядом.

─ Так у Вас с её мамой тоже интересная история?

─ А как иначе? Неинтересные счастливые истории в летописях не значатся. ─ Он отчаянно пытался казаться весёлым, только я видел всё — и сожаления, и злость на себя, и много чего ещё. ─ Признаю, наворотил много с Ирой — как теперь расхлебать, ума не приложу. Я ведь её увидел совсем молоденькую, точной копией Ники, и как спятил. Спать не мог, следил за ней повсюду, ухажёров её давил, как гнид — а их много было… Только ошибся я с ней. Обидел сильно, а время назад не повернёшь.

─ Мне знакомо.

─ Я тебе одно скажу, шкет… Ты ей ничем не поможешь, если будешь тут зад просиживать и нюни распускать. Лучше сделай что-нибудь полезное, а я помогу — всё лучше, чем ждать.

В тот момент и пришла идея с лейблом.

У меня хоть и на время, но получилось занять мозги чем-то, кроме презрения к себе и злости на остатки своей семейки. Даже интересно стало вникнуть в этот музыкальный наебизнес, в котором многие буквально барахтаются на поверхности, пытаясь не утонуть. И продержаться на плаву получается у единиц.

Когда мы вместе с Гофманом и его ребятами заявились в офис, однозначно произвели фурор. Продюсер-мразь в кои-то веки был на месте, уже подозревая о скорой встрече, потому и собирался в спешном порядке, не удосужившись закрыть двери, пока одна из девиц помогала ему смываться. И узнать в ней участницу Никиной бывшей группы не было для меня сюрпризом.

─ Что, крошка, не все арабы — шейхи? ─ Я вошёл, как хренов император, чей трон кто-то захотел отжать. ─ Можно и с местными покуролесить?

─ Вы… кто такие? ─ роняя сумку с деньгами, первым опомнился прилизанный старпёр, больше похожий на сутенёра в рубашке со звериным принтом и кожаных штанах — не хватало только шубы.

Тварь был настолько бесстрашным, что не сделал ноги раньше, когда была возможность. А ведь он прекрасно знал, что мой брат сдаст его со всеми потрохами, что сразу же и сделал, осознав, в какую задницу угодил.

─ Что ж ты сука-то такая, а? ─ без прелюдий начал Валентин Сергеевич, хватая его за глотку. ─ Ты хоть знаешь, на чью дочь руку поднял, паскуда?

А Гофмана просто нельзя было не знать. Его имя он гордо нёс ещё с девяностых, и мало кто мог встать с ним в один ряд.

─ Я ничего не знал, клянусь!

Девка выбежала, едва из её покровителя начали выбивать дерьмо, и я мог бы отправиться за ней,