В годы «японского чуда» безработица не достигала 2 %, что означает ее фактическое отсутствие, а рост заработной платы настолько превышал инфляцию, что сводила ее на нет. Сотрудничество между бизнесом и государством носило иной характер, чем на Западе. Главный источник роста японской экономики состоял в том, что государство эффективно ею дирижировало. Никто не называет это «командно-административным произволом». Наоборот, японские авторы писали об этом с гордостью за проложенный путь развития.

Полагаю, что пишу об этом с некоторым знанием дела, поскольку еще в советские времена мне пришлось испытать растерянность перед лицом непредвиденной реальности. В отличие от западных советологических центров, которых всегда интересовало разоблачение советского опыта как негодного, в Японии всегда интересовались его положительной стороной. Поэтому в начале 80-х годов мне удалось побывать в Японии с чтением лекций по советской экономике. Программа моего пребывания предусматривала также знакомство с японской экономикой путем непосредственных наблюдений и контактов с бизнесменами и учеными. На основе предварительного знакомства с доступной мне литературой у меня было представление об Японии как об обычной капиталистической стране. То, что я увидел и узнал на месте, было другое. Вопреки западным и советским рисункам Япония предстала передо мной больше как социалистическая страна с плановой экономикой, чем как капиталистическая страна с рыночной экономикой. Правда, японский «социализм» отличался от советского принципиально. Тем не менее имел немало сходного с ним. Разумеется, японский «капитализм» имел также немало общего с западным, но совсем не так, как его изображает ортодоксальная характеристика этого общества.

Сходства японской экономики с советской были поразительными. Они касались, по крайней мере, трех фундаментальных особенностей японской экономики.

Первая касается роли государства и национального планирования (программирования) в развитии экономики, осуществляемой специально для этой цели существующим органом – Плановым экономическим агентством (Economic Planning Agency). Разумеется, это не был советский Госплан, который разрабатывал единые и во всех частях, в отраслевом и территориальном разрезах директивные плановые задания. Но ничего похожего на laissez faire или невидимую руку рынка здесь тоже не было. Было мягкое планирование в условиях большей свободы рыночных отношений при полной прозрачности не только того, что есть, но и того, что будет через 5 или 10 лет. Японское плановое агентство прямых директив не издавало, но косвенно, с помощью цен, налогов, льгот, процентных ставок или прямого финансирования, умело подгоняло экономический рост под заранее разработанные (по существу, плановые) проектировки.

Японские специалисты великолепно знали сильные и слабые стороны советского планирования, и я не раз замечал, что имевшие опыт работы в административных органах знали детали планирования достаточно хорошо. В двух случаях я заметил у японских коллег даже хорошую осведомленность о советских дискуссиях 20-х годов, когда у нас обсуждался вопрос о том, каким быть плану: планом-прогнозом или планом-директивой. Поскольку японцы были знакомы с ними, то выбор в пользу первого, а не второго варианта можно объяснить тем, что они учитывали негативные стороны советского опыта.

Находившаяся у власти в Японии либерально-демократическая партия, в отличие от КПСС, разумеется, прямо в экономику не вмешивалась, но японское правительство и другие государственные органы никак нельзя называть ночным сторожем бизнеса, к чему ортодоксия сводит роль государства. Нет, японское государство не только сочиняет музыку, но и дирижирует ее исполнением, а бизнес не находит себе зазорным танцевать под нее. Дирижерские функции государства отмечали многие исследователи японской экономики. «Центральная администрация, – пишет один из авторов, – является главным хранителем общественных интересов. Она решает, в чем заключается общественный интерес. Решение о том, как должна быть упорядочена или структурирована экономика страны, находится в ведении администраторов, которые формируют бюджет, дают административные указания, которым должен следовать бизнес, ведет государственные контракты, назначает и распределяет субсидии, займы, инвестиции и закупки таким образом, что это благоприятно или неблагоприятно отражается на ряде отраслей и предприятий. Другими словами, правительство через своих администраторов стимулирует, защищает, контролирует, регулирует экономическую деятельность и часто управляет ею» (Yanaga, 1973, p. 418).

Из сказанного видно, что, в отличие от советских плановых органов, издававших обязательные к исполнению директивы, японская администрация применяла более мягкие формы. Путем использования косвенных рычагов воздействия на агентов рынка в условиях более широкой, но не безграничной свободы рынка она добивалась большей эффективности, чем советская администрация с ее жестким планированием. Тем не менее, японская экономика оставалась составной часть мирового капитализма и, так или иначе, подчинялась его законом. Вследствие этого рано или поздно ее специфические черты должны были и действительно уступили давлению глобальных процессов. В результате темпы роста японской экономики снизились, и она так же, как и другие, оказалась в глубоком кризисе.

Однако как бы планирование ни осуществлялось – жестко или мягко, – оно предполагает тесные отношения между бизнесом и властью, и в Японии это было и есть. Причем японцы, как это можно было заметить по их оценкам, не только не стыдятся, а гордятся этим как цивилизованной формой сотрудничества во имя своего народа. По всему было видно, что неоклассическое требование о невмешательстве государства в экономику здесь не пользуется признанием. Когда же я напоминал об этом, то это вызывало вежливое, но отрицательное качание головы в знак его полной неприемлемости. Не столько мотив получения прибыли, сколько ответственность за величие страны и гордость за ее успехи и необходимость прорыва в мировой рынок в качестве стратегической задачи отчетливо звучали в объяснениях и ответах на вопросы японских бизнесменов.

Впрочем, эту сторону дела отмечают также многие другие иностранные аналитики. «В Японии взаимоотношения между правительством и бизнесом, – пишет американский автор, – не как у противников, взаимно подозрительных друг к другу, как в США, а как у тесно сотрудничающих сторон. Контраст настолько велик, что американцы нередко преувеличивают его, ошибочно утверждая, что правительство и бизнес в Японии образуют единое целое – «Япония инкорпорейтед» – в котором, как говорят, либо правительство полностью контролирует бизнес, либо наоборот – таинственным образом объединенный мир крупного бизнеса контролирует правительство» (Reischauer, 1982, p. 191).

Из множества имеющихся в литературе высказываний подобного рода я решил привести именно это, поскольку оно позволяет яснее других выразить мысль. Если бы американская оценка была верна, то не было бы особой разницы между тем, как функционируют советская и японская экономики. О советской экономике действительно можно сказать, что она являлась одной корпорацией. Иногда ее Ленин так и называл. Но о японской этого нельзя сказать, ибо во многом она, конечно, является частной и капиталистической, хотя и существенно иной, чем в западных странах. Короче говоря, с учетом специфики страны можно сказать, что японское планирование – это советское планирование за минусом его недостатков.