А с другой стороны… Ведь на все это можно посмотреть и с другой стороны… Разве нельзя предположить, что из-за кольца у них вышел спор: Люсе оно нравилось, а ему — нет. Они поспорили, и Салтыков позвонил, чтобы заручиться ее поддержкой и сказать потом своей жене: «Вот видишь, я был прав: Ленке кольцо тоже не понравилось». Разве так не могло быть? Конечно, могло. Выходит, что все ее рассуждения — палка о двух концах? И, следовательно, все, что она сейчас напридумала, легко опровергнуть?

«Все эти теории никуда не годятся, потому что любой из его поступков может иметь какое угодно объяснение. И, следовательно, Салтыков тут, слава Богу, ни при чем», — заключила Елена Афанасьевна и с облегчением вздохнула.

Однако успокоиться ей так и не пришлось. Она все время мысленно возвращалась к событиям того дня, тридцать первого октября, когда среди ночи ей позвонил Салтыков, совершенно пьяный, и страшным голосом сказал: «Ленка, приезжай, если можешь — Люську убили». И она неслась как сумасшедшая по пустынным улицам на такси, пытаясь стряхнуть с себя остатки сна и представить себе, как мог случиться этот кошмар.

«Пока я не узнаю правду, я никогда не смогу относиться к Салтыкову, как раньше. Всегда между нами будет стоять это ужасное подозрение».

Елена Афанасьевна потушила сигарету и с досадой подумала о Лёлином визите. «Они меня накачали или я сама по себе сошла с ума? И что теперь делать? Поговорить с Салтыковым? Но что я ему скажу? Если он ни в чем не виноват, такое подозрение только напрасно оскорбит его. А если?..»

Вопрос опять повис в воздухе. Елена Афанасьевна немного подумала, сняла телефонную трубку и набрала номер.

— Павел, здравствуй, это я. Как дела?

— Нормально, — мрачно ответил Салтыков.

— Ты завтра вечером занят?

— Нет. После семи буду дома. А что?

— У меня к тебе дело: как ты смотришь на то, чтобы продать кое-что из Люсиных вещей?..

— То есть?

— Ведь тебе вряд ли нужны ее вещи? А у меня есть знакомая в комиссионном магазине, которая поможет их пристроить. Ты же не собираешься хранить их до бесконечности? А то получишь неплохие деньги.

Салтыков молчал.

— Я бы, может, и не стала так торопиться, но эта моя знакомая скоро уходит в декретный отпуск. Так что, если ты заинтересован…

— Спасибо за заботу, — сказал Салтыков. — Что я должен сделать?

— Ты — ничего. Я завтра вечером подъеду и отберу то, что можно хорошо продать. В начале восьмого, устроит?

* * *

Когда Нина с Лёлей вышли от Мироновой, настроение у обеих было подавленное. Нина боялась, что Миронова обо всем расскажет Салтыкову и тот станет вдвое осторожнее, а то и вовсе уедет куда-нибудь: собирался же он в Японию? Ведь его никто не подозревает, по делу он проходит как свидетель, а то и просто как муж «потерпевшей», поэтому в своих передвижениях он ничем не ограничен. А они останутся с носом, так и не успев ничего доказать.

Лёля же расстраивалась совсем по другому поводу. Уверенность Елены Афанасьевны, которая знала Салтыкова намного лучше, чем она, Лёля, отчасти передалась и ей. Кроме того, Мироновой были известны какие-то факты, подтверждающие его алиби. Неужели она ошиблась, и Салтыков действительно ни в чем не виноват? И если так, то как сказать об этом Нине, которую она сама же и втравила в эту историю и для которой ее поддержка так много значит? И Лёля шла рядом, стараясь внимательно слушать, что говорит ей подруга.

— Выходит, этот визит нам ничего не дал? — спрашивала Нина. — Или дал? Ведь мы теперь по крайней мере знаем, что Салтыков не мог ни придумать, ни сделать этот фокус с определителем номера. Значит, надо искать человека, который ему помог?

— Да, но как? — уныло спросила Лёля. — Как, по-твоему мы можем его найти?

— А если предположить, что эта Шебаева, его любовница, и есть его сообщник и что она разбирается в этих вещах? Бывают же женщины-программисты?

Лёля подумала про себя, что Саша Лопухов мог сто раз ошибиться, потому что эти компьютерные мальчики все немного тронутые, и полагаться на его суждение совершенно невозможно, но вслух сказала:

— Знаешь, какая мысль мне пришла в голову? Тебе надо не просто позвонить ей в дверь и сказать, что ошиблась, потому что за это время ты даже не успеешь как следует ее рассмотреть. Тебе надо познакомиться с ней и постараться втереться к ней в доверие, и только так мы сможем что-нибудь о ней узнать.

— Каким образом можно «втереться в доверие» к человеку, когда он открывает тебе дверь и видит перед собой совершенно незнакомое лицо? Что я ей скажу?

— Не знаю, но надо непременно что-нибудь придумать, иначе все это совершенно бесполезно. Что толку, если ты просто увидишь ее?

— Мы хотя бы будем знать, насколько она молода и хороша собой, чтобы стать, так сказать, той причиной, из-за которой Салтыков решился на убийство.

— Но ведь этого недостаточно! Ты же не можешь прийти к следователю и сказать, что эта женщина стала мотивом преступления только потому, что она молода и красива? Тем более что следователь прекрасно знает о ее существовании.

— Что ты предлагаешь?

— Я предлагаю постараться использовать ее как-нибудь, чтобы узнать какие-то подробности об убийстве. Для этого с ней надо познакомиться. Может быть, ты попробуешь что-нибудь ей продать?

— Продать? — удивилась Нина. — Например?

— Ну знаешь, как это делают некоторые люди: позвонишь и спросишь, не хочет ли она купить…

Нина рассмеялась:

— Пылесос?

— Ты смеешься, а я хочу найти какой-нибудь предлог, чтобы ты смогла попасть к ней в квартиру.

— Лёля, дорогая, я все понимаю, но выступать в качестве коммивояжера я не могу — это не мой жанр. К тому же, знаешь, что меня беспокоит? Вдруг Салтыков окажется в это время у нее? И даже сам откроет дверь?

Лёля немного подумала.

— Это не проблема. Я позвоню ему, чтобы убедиться, что он дома, и постараюсь выяснить его планы на вечер. Если он скажет, что никуда не собирается, мы спокойно отправимся к этой… Шебаевой. Причем на машине, потому что мой благоверный завтра утром улетает в Казань, к своим родителям, и я могу пользоваться ей, сколько захочу. А ты уж постарайся, слышишь?

Нина еще немного поспорила, хотя в глубине души была с Лёлей совершенно согласна. «Она права: что толку, если я просто посмотрю на нее? Что это даст? Ведь милиция ее видела и говорила с ней, и, раз они по-прежнему считают, что Салтыков тут ни при чем, значит, либо он действительно ни при чем, либо надо искать какой-то другой мотив. А пока ничего не поделаешь, придется знакомиться с этой женщиной…»

Нине она представлялась воплощением всех существующих пороков. «Какая-то хищница из провинции… наверное, красивая и наверняка вульгарная, да, наглая и вульгарная… и о чем я буду с ней говорить?» — спрашивала она себя в тоске, ворочаясь в постели, и картины, одна ужаснее другой, вставали у нее перед глазами: полуголая красотка в дверях, распахнутый халат, наглый взгляд, резкий запах духов и большой рот, намазанный лиловой помадой: «Вам чего?»