жены купчиху! Да-с, плохо… Но я все понимаю. Деньги, каналья, до всего доведут!» Игнатьев отметил, что Елизавета Павловна перенесла процедуру бракосочетания мужественно — несмотря на то, что ждет от Таратуты ребенка. Теперь Елизавета поселилась с Виктором в богатой квартире, а Игнатьев снял комнату в Латинском квартале. Сразу после бракосочетания Елизавета послала Викуле письмо, в котором сообщила, что вышла замуж за потомственного дворянина, и попросила перевести деньги в соответствии с завещанием брата. Конечно же, Морозов одобрил этот брак и попросил прислать доверенное лицо в Россию, чтобы оформить документы. Рассказывая об этом, Игнатьев не скрывал своей радости. Жертвы оказались ненапрасными. Людмила Николаевна с благодарностью пожала руку Игнатьеву. Он действительно совершил мужественный поступок. Деньги нужны были партии позарез: люди голодали, многие эмигранты, доведенные до крайности, кончали жизнь самоубийством. И этот человек пожертвовал своим будущим счастьем для общего дела. «Скорее бы в Россию — дни считаю!» — закончил Игнатьев с неподдельной тоской. Людмила Николаевна нахмурилась, но все же решилась задать, может быть, не совсем деликатный вопрос: «А как ваша настоящая невеста?» — Игнатьев пожал плечами: «Не знаю, поймет ли она меня». Затем он признался, что они собирались обвенчаться сразу же после возвращения из Женевы. Он не мог себе представить, что скажет ей, сумеет ли объяснить. Людмила Николаевна высказала мысль о гражданском браке, но Игнатьев безнадежно махнул рукой и закурил. Его невеста была дочерью слишком строгих родителей, чтобы они согласились на такое. «Когда Владимир Ильич предлагал мне фиктивный брак, — продолжал Игнатьев, — он знал об Ольге и н£ неволил меня. Я уверен, мой отказ не обидел бы его. Как только переведут деньги на женевский счет, начну бракоразводный процесс».

Людмила Николаевна слушала его и прекрасно понимала, что добиться развода будет очень трудно. Это понимал и сам Игнатьев, но, как говорится, надежда умирает последней, и ему очень хотелось верить, что все обойдется… Какой все-таки удивительной и ошеломляющей бывает порой жизнь! Четыре искалеченных судьбы! Игнатьев, живущий призрачной надеждой, Лиза — жена человека, которого она видела только раз в жизни, Таратута — не смеющий дать своим детям собственное имя, и Ольга, чье девичество омрачено страшным разочарованием.

Во всей этой истории нет ничего удивительного. Для большевиков ничего не значила неприкосновенность личной жизни.

ВОЗЛЮБЛЕННЫЕ ДЗЕРЖИНСКОГО

Природа-мать, сотворяя все живое на земле, наделила существа многими общими чертами, которые объединяют их и становятся показателем степени развития. Мы не будем вдаваться в подробности эволюционного развития всех морально-психологических черт живых существ, а остановимся лишь на сексуальной сфере человека. Надо отметить, что секс присутствует в природе везде — даже деревья опыляются перекрестно — это неотъемлемая часть жизни всего сущего. И его следует рассматривать с той же точки зрения, что и остальные потребности человека. Почему-то на эксперименты с гастрономией, одеждой, имиджем и прочим мы смотрим снисходительно. Когда же дело доходит до интимной стороны дела, тут же устраиваем мышиную возню. В особенности если речь идет о персонах известных, находящихся всегда на виду. Мы сами сначала создаем себе кумиров, а затем, захлебнувшись завистью к чужой славе, начинаем искать у них пороки, забывая о том, что они обычные люди со своими страстями, слабостями, привязанностями.

Возможно, наш патологический интерес к интимной жизни советских и постсоветских вождей и их приближенных продиктован еще и тем, что эта сторона их жизни не только не афишировалась, но надежно скрывалась. Тем не менее история подтверждает старую добрую истину: «Все тайное когда-то становится явным».

Последнее время появилось огромное количество материалов (в основном мемуарного характера), которые проливают свет на пикантные страницы биографий тех, от кого зависели или зависят жизни миллионов людей. Редко можно найти такого человека, который способен отделить личную жизнь от общественной, оставить дома груды мелких неурядиц. Одной из таких «мелких неурядиц» может быть неудовлетворенность в сексуальной сфере, приводящая к постоянному нервному перенапряжению, взвинченности, бессонницам. Человек превращается в ходячий бочонок с порохом: стоит поднести спичку — и произойдет взрыв.

Год 1898-й — Первая ссылка Дзержинского. Начальник ковенской тюрьмы Набоков объявил Феликсу о том, что «государь император высочайше повелеть соизволил» выслать его под гласный надзор полиции на три года в Вятскую губернию. Ссыльных везли на пароходе. Среди других политических Дзержинский был самым молодым и одиноким. Во время прогулок по палубе он познакомился с молодой и симпатичной женщиной — Маргаритой Федоровной Николевой. Они ловили каждую минуту, чтобы быть вместе. Маргарита помогла Феликсу выдержать этап и благополучно добраться до Вятки. Там ее передали под надзор полиции, но разрешили свободно передвигаться по городу. Феликса посадили в тюрьму. Местом ссылки Николевой определили уездный городок Нолинск. При очередном свидании она посоветовала Дзержинскому проситься туда же, чтобы быть вместе. Расконвоированную Николеву отправили в Нолинск первой, а Феликс остался в Вятке ждать решения губернатора. Губернатор принял его, долго беседовал и удовлетворил его ходатайство.

Пароходик, на котором должны были отправить Дзержинского в Нолинск, застрял где-то из-за мелководья. И тогда он вновь обратился к губернатору с прошением расконвоировать его и разрешить отправиться в Нолинск за свой счет, без конвоя. И это было ему разрешено.

Маргарита встречала пароходик с Дзержинским на пристани Нолинска. На виду у всего населения городка, высыпавшего на берег, она бросилась к Феликсу. И тут же сообщила ему, что с жильем все уладила — жить они будут в одном доме.

Нолинск. Все здесь было чужое. И природа, и дома, и люди. Приспособиться к новой жизни было трудно. Феликс отводил душу в письмах к Альдоне, в которых, однако, ни словом не упоминал о Нико-левой.»…Дорога была чрезвычайно «приятная», — писал он, — если считать приятными блох, клопов, вшей и т. п. По Оке, Волге, Каме и Вятке я плыл пароходом. Неудобная это дорога. Заперли нас в так называемый «трюм», как сельдей в бочке. Недостаток света, воздуха и вентиляции вызывал такую духоту, что, несмотря на наш костюм Адама, мы чувствовали себя как в хорошей бане. Мы имели в достатке также и массу других удовольствий в этом духе…» Когда Альдона вновь и вновь перечитывала эти строки, написанные таким знакомым ей мелким, угловатым почерком, она ясно представляла себе, какие физические и моральные муки пришлось пережить Феликсу.

«Я нахожусь теперь в Нолинске, где должен пробыть три года, если меня не возьмут в солдаты и не сошлют служить в Сибирь на китайскую границу, на реку Амур или еще куда-либо. Работу найти здесь почти невозможно, если не считать здешней махорочной фабрики,