наносила линимент на сложенный отрез. Отличная вещь этот бальзамический линимент. Мне не известен лекарь или волшебник, изобретший его, но он заслужил память потомков. Состав линимента был так же прост, как и эффективен. Нас заставляли готовить этот линимент на одном из первых уроков по зельеварению. Сколько было слёз и боли. Наставники буквально вбивали в нас знания. «Если волшебник где-то и живёт, то именно он в том поселении часто является единственным лекарем и учителем. Лечит скот, людей. Отличает ядовитые травы, создаёт противоядия, что очень важно. Является источником знаний, а иногда и судьёй. Случается даже роды принимать. Даже не владея магией, можно немало помочь людям. Зелья многое могут, и каждый из вас должен владеть знанием и навыками зельеварения в нужном объёме». Поставив нас по стойке «смирно», наставник заставлял хором кричать состав каждого зелья. И теперь не напрягаясь, я вспомнил состав линимента: одна часть дёгтя берёзового, одна часть выжимки листов подорожника и три части масла касторового. Так просто, но, сколько жизней было спасено им. И работает просто и эффективно: Масло смягчает ткани, дёготь берёзовый вытягивает грязь из раны, а сок листьев подорожника обладает сильным заживляющим действием. Потому по всем землям Империи этот линимент является самым распространённым бальзамом для ран. Мне подали тканевую подушку с нанесённым на неё линиментом. Осторожно, стараясь не разжать края раны, я наложил эту накладку на руку женщине. Следом мне подали тканевый валик. Я осторожно стал накручивать ткань поверх раны, стараясь не сдвинуть накладку. При этом я старался наложить двойную петлю вокруг локтя, чтобы избежать смещения повязки со своего места. Конец повязки я наложил выше локтя и загнул уголком. Нас учили не надрывать тканевые полосы на концах для завязок, а использовать для этой цели специальный шнурок. Мне подали тонкую полоску ткани, и я навязал её поверх окончания тканевой полосы, завязав петлевым узлом — бантиком. Закончив повязку, я снял жгут и развязал петлевой ремень, освободив руку женщины. Взамен старого подвеса я изготовил новый, охватывающий тело женщины через плечо. В него я и вставил раненную конечность.

— Готово — я полюбовался своей работой, — седмицу руку не напрягать, чтобы рана не разошлась. Ты молодая, рука должна срастись быстро. Через три дня придёшь на перевязку сюда.

Отодвинув столик, я дал знать, что операция закончена. Окинул взглядом помещение. На меня смотрели бледные лица пациентов с испуганными взглядами. Они не разделяли моих восторгов от проведённой операции. Понятно стало, что они представили себя на месте этой женщины. Похоже, что я совершил ошибку, проведя операцию прилюдно. Тётя Вера была единственным человеком, кроме меня, кто сохранил нормальный вид. Аликс была бледна. Помимо проведённого лечения шок от вида операции, как копания в человеческом теле, ещё больше ухудшил её состояние. Однако никто не пал в обморок, что было частым в обществе горожан. Жизнь в деревне, вблизи природы, вероятно виды разделываемых туш животных, сделали их достаточно крепкими. Вид операции на человеке был для них неприятен, но не лишал чувств. Помимо них на меня смотрело два мученических взгляда. Наши уклонисты ещё находились в палате, сидя на скамье и не смея ослушаться моего приказа. Я устал. Пора было прекратить и их мучения. Я указал на них рукой.

— Вы двое. Лекарство должно скоро подействовать. Вы можете идти. Если лекарство не поможет, приходите завтра.

Парни как будто ждали этого. Они немедленно встали и, мелко семеня ногами, быстро направились в сторону выхода. Тётя Вера мрачно усмехнулась. Аликс смотрела недоумённо на меня и нянечку. Я дал себе небольшой отдых. И спустя минут десять продолжил работу. Хвала Спасителю. Больше никого из больных не пришлось ни оперировать, ни лечить магическим способом. Люди имели раны разной степени тяжести. Осмотрев рану, я давал рекомендации. А тётя Вера и Аликс занимались обработкой ран и перевязками. Я назначал лечение и дату следующей перевязки. Постепенно число пациентов снижалось, и к вечеру мы отпустили последнего больного. Только тогда я смог перевести дух. Столь же уставшими выглядели и мои помощники. Я ещё подивился. У меня от усталости не было никаких сил двигаться, а женщины продолжали работать — чистили медицинские ёмкости, кипятили в воде и протирали инструменты, поставили кадушку с тёплой водой и замочили в ней с мылом грязные повязки, готовя их к стирке. Сколько же в них сил? Пока я дивился этому, на улице пробил гонг, призывая на ужин. Я поднялся. После прошедшего дня меня ещё пошатывало, но я чувствовал себя вполне уверенно. Чувствовались боли и тяжесть в суставах и мышцах. Усталость вкупе с израненным телом мешали мне двигаться как прежде. Предложил женщинам сходить на ужин. После секундной заминки, они согласились. И стали собираться. Перед самым выходом Аликс всё-таки решилась задать вопрос.

— Невил, а… что ты дал, этим двоим?

Её вид выражал одновременно интерес к произошедшему событию и, одновременно, стеснительность, как будто она спрашивала что-то неприличное. Я усмехнулся. Такую же улыбку я увидел на лице тёти Веры.

— Слабительно, Аликс, сильное слабительное, чтобы кишки почистить.

С этими словами я вышел за дверь. Женщины последовали за мной. Мы в молчании прошли через здание наружу, миновали двор и приблизились к зданию столовой. Как всегда здесь нас ожидала толпа народа. Кто-то хотел войти, но притормозил, чтобы поговорить о последних новостях, кто-то наоборот уже вышел. Мой опыт показал, что войны едят, как правило, быстро. Но, если есть возможность, продолжают оставаться за столом, беседуя с товарищами. Если же беседа за столом не складывается, выходят наружу. Мы протолкались вовнутрь. Ужасно хотелось есть. Измотанное тело, подвергнутое мною восстановлению, требовало много пищи, но я себя сдерживал. Поэтому взял порцию не больше обычной. Найдя себе место за столом, я начал медленно поглощать пищу. Недалеко от меня расположились тётя Вера и Аликс. Я гордился собой, но их порции были даже меньше моей. Неужели они этим насытятся? Приходилось постоянно бороться со своим телом. Плоть жаждала скорейшего насыщения. Поэтому я медлил, тщательно пережёвывая пищу. Разумом я понимал, что тело надо насытить не быстро, а качественно. Я изжёвывал пищу в жидкую кашицу, и только потом проглатывал. Для увеличения своей собранности на пище я прикрыл глаза, и открывал их только для того, чтобы отправить в рот очередной кусочек пищи. Так я мог смотреть не на окружающие меня вещи, а в себя самого. Я слышал шум вокруг себя, но видел себя изнутри. Отрешение от внешних раздражителей стало усиливать сигналы от органов моего тела. Сразу стали