– Как ваши дела? Фильм нравится? – В заднем ряду сидел мистер Либерт, который преподавал ему алгебру в десятом классе. Джонни завел мотор. – Я включу обогрев, чтобы вы не замерзли. Ночка будет прохладная. Колу и попкорн скоро поднесут. – Нащупав кнопку на двери, он опустил на несколько сантиметров заднее окно с водительской стороны и поспешил выбраться наружу.

Сглатывая слезы, Джонни надел шланг на выхлопную трубу и закрепил скотчем, затем просунул другой конец в щель в окне и двинулся дальше.

Келли сидела на корточках за следующей машиной, закрыв лицо руками и всхлипывая. Шланг уже торчал в окне. Когда Джонни положил ей руку на плечо, она развернулась и бросилась ему на шею.

– Мы же правильно поступаем?

– Думаю, правильно. Это тяжело, но правильно, – сказал Джонни. – Ты ведь этого хотела?

Келли кивнула, освобождаясь из объятий.

– Да.

Джонни распахнул дверь кроссовера, растянул губы в улыбке, понимая, что лицо у него заплаканное и красное.

– Всем привет! Я включу вам отопление: ночка ожидается прохладная.

Они сели на столик под навесом и подождали полчаса, затем перешли к следующему ряду. В «хонде-сивик» сидела первая любовь Джонни, Карла Мейер, с мужем Крисом Уолшем и дочерью-подростком.

К третьему ряду стало немного легче. По крайней мере, у Джонни исчезло ощущение, что он тащит на плечах наковальню, получая удары в живот.

Они присели за столик попить воды, пока машины в четвертом ряду стояли с включенным мотором. Оставалось два ряда.

– А нас за это не посадят? – спросила Келли.

– Пусть попробуют. Сначала пусть пришлют медиков с пакетами физраствора и тоннами еды.

Келли кивнула.

Тела останутся в кинотеатре. Если будет следствие – а оно наверняка будет, когда все утрясется, – он выгородит Келли. Скажет, что она тут ни при чем.

– Я вообще думаю, что тебе нужно установить памятник в ратуше, – продолжал он. – То, что ты сделала за эту неделю… – Джонни покачал головой. – Мать Тереза отдыхает. Ты потрясающий человек, Келли. Не могу передать, как я тобой восхищаюсь и как сильно я изменился благодаря тебе.

Келли кивнула. Затем еще раз.

– Келли, перестань! Ты меня пугаешь!

– Что перестань? – Внезапно осознав, что происходит, она попыталась остановиться, но не смогла. Ее глаза расширились от ужаса. Келли подняла трясущиеся, как под напряжением, руки. – О господи! Нет, только не это!

Увы, кивание не прекращалось.

Прерывисто дыша, она выговорила:

– Только не смей струсить, Джонни! Не смей!

Беззвучно рыдая, Джонни отнес Келли в «авалон» к родителям и усадил на водительское место. Заглянув внутрь, он встретился взглядом с Леоном и Патти.

– Простите. Я надеялся, что ее не зацепит. – И добавил, утерев глаза: – Я включу обогрев: уже холодает.

Он наклонился включить зажигание, но Келли перехватила ключ и дрожащей рукой с третьей попытки завела мотор. По дергающейся щеке скатилась слезинка.

Стараясь удержать голову Келли неподвижно, Джонни поцеловал ее в щеку, затем в уголок рта. Если суждено, он все равно уже заразился.

– Я люблю тебя.

Он примотал шланг к выхлопной трубе «авалона» и вспомнил, что забыл приоткрыть заднее окно, но тут стекло опустилось само. Джонни вставил второй конец шланга в щель и отвернулся.

Папу он обнаружил спящим в кресле.

– Идем, папа. – Джонни помог ему подняться на ноги.

– А? Уильям? Мне пачку этих… «Пэл-Мэл»!

Он отвел папу в бар, и они уселись за стойку. У машин в первом ряду работали двигатели. На экране герой Одинокая Звезда сражался с Лордом Шлемом в финальной сцене.

Или он скоро закивает – ведь они с Келли вместе обходили все дома, – или он попал в три процента, решил Джонни. Может, они с папой оба попали в три процента. Гены хорошие.

Если он все-таки заболеет, то будет сидеть в баре и смотреть на плоды своих трудов. Джонни гордился их с Келли поступком. Возможно, обнаружив тела, кто-то с ним не согласится, но легко судить, когда сам не прочувствовал этот кошмар. Не испытал то, что испытали они с Келли. Над передним рядом поднимались клубы дыма.

– Опять аншлаг, – засмеялся папа. – Я же говорил!

[16]

Меган Аркенберг живет и пишет в Калифорнии. Ее рассказы публиковались в «Lightspeed», «Asimov’s», «Strange Horizons» и других изданиях. Издает журнал «Mirror Dance».

Первая спичка

За полтора месяца до конца света на Висконсин-авеню в Джорджтауне открылся новый бар. Владельцы – немолодая семейная пара, беженцы не то из Сиэтла, не то из Портленда. Бар находится на втором этаже. Раньше в этом же здании был любимый книжный Бет, но знакомые запахи – пыль, растительный клей, старая кислотная бумага – выветрились благодаря паре тонких воздушных фильтров, чей деликатный стрекот сливается с бормотанием телевизора и голосами редких посетителей.

Разноцветные подвесные светильники тоже убрали, заменив флюоресцентными лампами; на грязно-бурый дневной свет, проникающий внутрь через панорамные окна, теперь лучше не рассчитывать. Спасибо, хоть граффити в туалете не тронули. На задней стене средней кабинки до сих пор красуется строка из Уитмена, нацарапанная фиолетовым маркером: «Для любящих Америку преграды не страшны».

Последние четыре года сотрудники проекта «Погружение» проводили вечера среды вместе. Раньше они собирались в тайском ресторанчике у реки, в пяти кварталах от университета, но после извержений воздух содержал столько пепла и кислоты, что долгую прогулку было не осилить даже в респираторах. Бет предложила перебраться в новое заведение в Джорджтауне, прямо по ходу автобуса, на котором они с Эйденом и Леной ездили на работу. Спустя две недели из компании остались только Бет и Эйден. «Погружение» по-прежнему существует – один из немногих проектов во всем университете, – но команда медленно распадается. Сотрудники следуют рекомендации властей «уделять больше внимания семье», хотя официально никто не уволился. Похоже, все постепенно теряют интерес к теме альтернативной реальности. За исключением Бет, у которой толком нет семьи, и помешанного на науке Эйдена.

– Бет, вот скажи – только честно! – Карие глаза Эйдена сверкают, как джин под инфракрасным прожектором. Он уже выпил две ром-колы, а фактически скорее четыре: спиртного в баре не жалели. Согласно последнему пресс-релизу от Министерства природных ресурсов, кислорода в атмосфере хватит максимум на шесть недель. Эйден Маккаллум был единственным человеком в мире, которого эта информация могла порадовать. – Им же придется увеличить нам финансирование?