Она дождалась и той минуты, когда кареты мимо дома Бразовича промчались обратно - теперь жених и невеста сидели в одном экипаже, - и долго смотрела им вслед. И если весь верующий люд молился сейчас о новобрачных, то и она наверняка просила о чем-то бога для них!

Тимее свадьба вовсе не показалась такой прекрасной, как ее расписывала мама Зофия. На пасторе не было ни парчового облачения, ни золоченой митры, священнослужители не вынесли серебряных венцов, дабы обвенчать новобрачных, не скрасили церемонию божественным песнопением. Жених в дворянском бархатном платье с аграфами и оторочкой из лебяжьего пуха выглядел весьма импозантно, только все время стоял потупясь: не научился он держать голову так высоко и гордо, как положено при дворянском парадном облачении.

Напрасно прождала Тимея и того трогательного момента, когда жениха и невесту покрывают шелковым покрывалом и они впервые как бы остаются наедине под этой святой сенью, а священник, взяв их за руки, трижды обводит вокруг аналоя. Ничего этого не было: ни питья из общей чаши, ни священного поцелуя перед алтарем, да и самого алтаря тоже не было. Был только пастор в черном облачении, который произносил очень умные слова, однако куда более завораживающе прозвучало бы сейчас "Господи, помилуй!". Жених и невеста даже не опускались на колени друг подле друга, так и были обвенчаны стоя. Протестантская свадьба, лишенная каких бы то ни было пышных церемоний, совсем не затронула буйного восточного воображения невесты: ведь Тимея из всего брачного таинства способна была понять лишь внешнюю его сторону.

Возможно, она поймет со временем?

Пышный свадебный пир закончился, гости разошлись по домам, невеста осталась в доме жениха.

Когда Михай наконец-то очутился наедине с Тимеей, когда сел подле нее и взял ее за руку, он почувствовал дрожь в сердце; и дрожь охватила все его существо.

Недосягаемое сокровище, обладания коим он столь жаждал, теперь принадлежало ему. Стоит только протянуть руку, чтобы привлечь Тимею к груди... Но он не решался, скованный волшебными чарами.

А она - женщина, жена - не ощущает его близости. Ее не бросает ни в жар, ни в холод.

Если бы она хоть раз потупилась в испуге, когда пальцы Михая коснулись ее плеча, если бы вспышка целомудренного румянца хоть раз озарила ее белое лицо, чары, сковывающие Михая, были бы разрушены... Но она неизменно холодна и бесстрастна, как сомнамбула.

Михай видит перед собою все то же безжизненное существо, которое он той роковой ночью пробудил от смертного сна, которое сидело тогда на краю постели подобно алтарному образу, источающему хлад; белый лик Тимеи не меняет своего выражения, ни когда ночная сорочка обнажает ее плечи, ни когда слуха ее касается ужасная весть о смерти отца, ни сейчас, когда ей, юной жене, на ухо шепчут: "Любимая моя!".

Это алебастровая статуя - податливая, гибкая, покорная, но не живая. Смотрит на тебя, не взгляд ее не выражает ни поощрения, ни запрета. Делай с нею что угодно, она все стерпит. Хочешь высвободи ее дивные, блестящие волосы и распустит их по плечам, коснись жаркими губами белого лица - оно не воспламенится.

Михаю кажется, что привлеки он к своей груди это ледяное существо, и чары развеются; но тотчас же дрожь охватывает его еще сильнее. Ведь это было бы равносильно греху, которому противятся и здравая натура, и ангел-хранитель, противится все его естество.

- Тимея! - с мольбою шепчет он. - Понимаешь ли ты, что теперь ты моя жена?

Тимея, спокойно глядя ему в глаза, отвечает:

- Понимаю.

- Любишь ли ты меня?

Большие синие глаза Тимеи распахиваются широко-широко, и взгляд этих глаз открывает супругу так много, словно ему удалось на миг заглянуть во все тайны звездного неба. Но вот глаза ее скрываются за длинными, шелковистыми ресницами.

- Ты не испытываешь ко мне любви? - со страстным вздохом умоляюще вопрошает супруг.

Опять тот же взгляд! И белолицая женщина спрашивает:

- Что это - любовь?

Что есть любовь? Всем мудрецам мира не под силу объяснить это тому, кто не чувствует сам.

Что есть любовь? Тому, кто может это объяснить, не требуется ни единого слова.

- О дитя! - вздыхает Тимар и, отстранясь от супруги, встает. Тимея тоже поднимается.

- Нет, мой господин, я вовсе не дитя. Я знаю, кто я есть: ваша жена. Я обещала вам и поклялась перед Господом быть вам верной, послушной женою. Таков мой удел. Вы сделали мне столько добра, что я обязана вам по гроб жизни. Вы - мой супруг и повелитель, и я всегда буду угождать вашим желаниям и поступать как прикажете. Михай отвернулся и закрыл лицо руками.

Этот взгляд, полный самоотречения, остудил в крови его всяческие желания. У кого достало бы мужества приставать с объятиями к страстотерпице, к статуе святой мученицы с пальмовой ветвью в руках и терновым венцом на главе? У кого вскипела бы кровь при виде призрака, бесплотной тени своей некогда усопшей невесты?

"Буду делать, что прикажете!".

Михай начал догадываться, сколь бесславную победу он одержал: женился на сказочно прекрасной алебастровой статуе!

Должно быть, и с другими мужьями случалось так, что они не находили пути к сердцу жены. Вероятно, и другие в таких случаях полагались на врачующее время. Как можно противиться зиме? Дождаться весны.

Дочь родителей-мусульман дома воспитывалась, зная, что до свадьбы не увидит лица человека, кто возьмет ее в жены. Ни родители, ни поп, ни муж не спрашивают ее, любит она или нет. Ее доля - покорность. Муж станет ее почитать, а если уличит в неверности - убьет. Главное, чтобы у будущей жены было красивое лицо, живые глаза, густые волосы и здоровый дух изо рта; сердцем ее никто не интересуется.

Однако в доме приемного отца девушка усвоила другое. Оказывается, любовные мечты у христиан дозволены и даже, более того вполне доступны; но стоит только поддаться этим мечтам, и тебя не лечат от них, как больного, а наказывают, как грешника. Она, Тимея, выстрадала эту науку.

Выходя замуж за Тимара, Тимея словно бы всей своей крови до последней капли наложила запрет отзываться на какое-либо иное чувство, кроме чувства женского долга. Ведь дай она волю своим мечтаниям, и тогда каждая капля крови подстрекнула бы ее пойти тем путем, что проделала однажды ночью другая девушка, дважды споткнувшись впотьмах о распростертое тело гулящей бабы. Но для нее, Тимеи, споткнуться, оступиться значило бы предать смерти свою душу. Она погребла в себе свое чувство, заморозила свою душу. И вышла замуж за человека, которого уважала, которому была благодарна и желала стать верной спутницей жизни.

Обычная, будничная история. И каждый, с кем она случается, утешает себя: мол, придет весна и растопит застылое сердце.

После женитьбы Михай увез молодую жену в свадебное путешествие. Они объездили Швейцарию, Италию и возвратились с тем же, с чем уезжали. Ни пленительные долины Гельвеции, ни ароматные рощи Италии не взрастили лекарственного средства на этот случай.