– Что теперь вы намерены предпринять? – спросил я, поколебавшись.

Амалия пожала плечами.

– Ждать, когда Альбер вернется с подмогой.

– Понятно. – Мне надо было задать еще один вопрос. – Скажите, вы больше не подозреваете меня?

Она улыбнулась и с иронией поглядела на меня.

– Я подозреваю всех, кроме себя. Таково обычное полицейское правило.

– Всех? – озадаченно переспросил я.

– Ну да. Хотя нет, еще я ни в чем не подозреваю Люсьена.

– Вы нашли себе верного пажа, – со вздохом заметил Фредерик. – А я, оказывается, все еще числюсь в кандидатах на роль убийцы, и это – несмотря на мою преданность вам!

Карие глаза полыхнули золотом.

– Мне или Дезире Фонтенуа? – осведомилась Амалия, играя веером. – Мне помнится, вы явились в замок исключительно ради нее.

– Вы до сих пор обижены на меня за то, что я разоблачил вас?

– Полно вам, Фредерик. Вы не ответили на мой вопрос.

Похоже, Массильон понял, что ему не удастся отвертеться, потому что он сказал:

– Дезире я любил, а вами глубоко восхищаюсь.

– Ах, значит, только восхищаетесь! – промолвила Амалия, состроив разочарованную гримаску. – Прощайте, Фредерик! Только что вы разбили мое полицейское сердце. Пожалуй, я пойду убью кого-нибудь, чтобы утешиться.

И она звонко расхохоталась.

– Вы хотите что-то сказать, Арман? – спросила Амалия, видя, что я все медлю и не ухожу.

– Да, мадам. – Я немного поколебался. – Когда доктор показал нам тот план… план лабиринта…

– О, ради бога, – с раздражением промолвила Амалия. – Если вы подбираете себе компаньона для поисков философского камня, увольте меня.

– Я вовсе не о том, – возразил я. – Что, если в лабиринте и скрывается убийца? Что, если Кэмпбелл находится именно там?

Амалия мгновение поразмыслила.

– Что ж, вполне возможно. – Она зевнула и прикрыла рот веером. – Если ненароком отыщете вход в лабиринт, позовите меня. – И она грациозной походкой поплыла к дверям.

– Вы не верите в то, что такой лабиринт существует? – спросил я ей вслед.

Амалия застыла на месте и медленно обернулась.

– Нет, – сухо сказала она. – Я не верю в лабиринты, которые не сумели обнаружить в течение пяти веков. Точно так же, как не верю в привидения и философские камни.

– Но ведь донесение, – вскинулся актер, – которое написал агент короля Филиппа, должно же было откуда-то взяться!

– Совершенно верно, – на удивление легко согласилась Амалия. – И я вам сейчас объясню, откуда. Филипп готов был уничтожить тамплиеров, но колебался. Его пугали возможные последствия этого поступка, и тогда некто, хорошо знавший короля, решил сыграть на его жадности. Не забывайте, что вторым прозвищем короля Филиппа Красивого было Филипп Фальшивомонетчик, и он отчаянно нуждался в золоте. И вот в один прекрасный день он получает известие, что тамплиеры открыли философский камень, о котором в те дни жужжали все алхимики, но которого никто, разумеется, никогда не видел, потому что он попросту не мог существовать. Что бы вы предприняли, если бы у вас не было денег, но вы знали, что где-то неподалеку находится средство, с помощью которого вы сможете добыть их сколько угодно?

– Наверное, попытался бы им завладеть, – заметил я.

– Вот именно! – отозвалась Амалия. – Точно так же поступил и король Филипп.

– Значит, никакого философского камня нет и в помине? – разочарованно (как мне показалось) заметил актер. – А как же план лабиринта, который мы сами видели?

– Ну и что? – фыркнула Амалия. – Где на плане было написано, что крестик в углу обозначает этот самый философский камень? Откуда сие следует?

И правда, подумал я, откуда?

– Вы скептик, – вздохнул Массильон, – но я все равно обожаю вас.

– О, – отозвалась Амалия, – я тоже ценю ваш талант. Поэтому постарайтесь быть поосторожнее, пока не пришла подмога, и берегите себя. Мне бы вовсе не хотелось, чтобы с вами приключилось что-нибудь… непоправимое.

И, сопроводив свою реплику самой что ни на есть ободряющей улыбкой, она ушла.

Актер Фредерик Массильон проснулся среди ночи с мыслью, что неплохо было бы наведаться в место, которое почти не упоминается в романах ввиду его отнюдь не романтического назначения. За ужином Фредерик выпил слишком много вина, и теперь оно дало знать о себе самым примитивным для человеческого организма образом. Покосившись в окно, в которое равнодушно заглядывала сквозь легкую снежную завесу как бы надкушенная с одного боку луна, актер нащупал на столике часы и поднес их к глазам. Четверть третьего ночи. При одной мысли о том, что ему придется в столь поздний час выходить из комнаты, Массильон покрылся холодным потом.

«Может, перетерпеть?» – мелькнуло у него в голове.

Он повернулся на бок и притворился, что спит, но организм явно не желал терпеть. Проклиная все на свете, Массильон поднялся с кровати и зажег лампу. Взвесив ее на руке, он убедился в том, что она достаточно тяжелая, и дал себе обещание размозжить ею голову первому, кто попытается на него напасть.

Сводчатый коридор был черен и пуст. У стены мышь грызла какую-то корку, но, завидев человека с лампой, зверек испуганно пискнул и юркнул в ближайшую щель.

Массильон посветил вправо, посветил влево и убедился в том, что, кроме него, в коридоре никого нет. Это его малость приободрило, потому что он вовсе не горел желанием встретиться с неуловимым мстителем месье Аржантеем, который уже успел отправить на тот свет никак не меньше полдесятка человеческих душ.

«Кажется, туалет слева, – сообразил Фредерик, зевая во весь рот. И сам себя подбодрил: – Ну что ж, вперед, старина!»

Лампа качалась и вздрагивала в его руке, и огромная темная тень кралась за Фредериком по коридору, словно желала схватить его и утащить в страну теней. Однако мысли актера уже приняли привычное ему направление. Он был человеком театра, и оттого все люди представлялись ему чем-то вроде действующих лиц пьесы, которые только играют свои роли, а любая обстановка казалась лишь подобием театральной декорации.

«Однако тут мрачновато… – подумал Фредерик Массильон. – Я похож на героя какой-нибудь готической пьесы – старинной чепухи с семейными проклятиями и всякими тайнами, которые не стоят выеденного яйца. В таких пьесах обычно есть хоть один брошенный младенец, который вырос и желает во что бы то ни стало отыскать своих родителей. По ходу действия он, ясное дело, сомневается, приголубить ли ему их, когда он до них доберется, или сразу же оторвать им головы за то, что они его бросили. – Актер наугад толкнулся в ближайшую дверь, но та оказалась заперта. – И впрямь готика… Черт, куда же запропастился туалет?»