Но Анриетта Коломбье по-прежнему лежит неподвижно. В дверях появляется Матильда.

– Что случилось? – шепчет она, подойдя ко мне.

Я киваю на тело, и Матильда тихо ахает.

– Похоже, нас снова обвели вокруг пальца, – с ожесточением говорю я.

Амалия пытается оторвать Люсьена от лежащей, но он яростно отталкивает ее, машет кулачками и наконец принимается рыдать на груди у мадам Дюпон. Она осторожно гладит мальчика по голове.

– Необходимо перенести ее в постель… Филипп! Зовите вашу жену. Фредерик, Лефер, Ланглуа! Идите сюда, поможете перенести ее.

– Голову, голову осторожнее! – кричит доктор, пока мы втроем переносим несчастную женщину на кровать. Амалия отдергивает одеяло и помогает уложить голову Анриетты на подушки. Лицо у графини белое, как мел, губы почти пепельного цвета.

– Люсьен! Сядь в кресло, пожалуйста, и не мешай доктору. Виньере, осмотрите ее как следует. Сделайте все возможное и невозможное, чтобы… Словом, вы понимаете.

Доктор кивает. Он больше не думает ни о каком философском камне, это ясно. Вновь он сделался врачом – одним из лучших врачей в городе Париже, как я слышал.

– Дамы и господа, не мешайте, отойдите к двери, мне необходимо осмотреть место преступления. Эдмонда! Вот и вы! Слава богу.

– Что стряслось? – спрашивает жена управляющего, судорожно сжимая и разжимая руки.

– Госпожа графиня ранена, – отвечает Амалия. – Ей необходимы уход и защита. Именно поэтому я назначаю вас и вашего мужа следить за ней.

– Мадам Дюпон, – говорит Матильда, – но я тоже могу проследить за моей свекровью, это мой долг…

Амалия улыбается и кладет руку ей на рукав.

– Вам и так приходится присматривать за месье Гийомом… Я думаю, ему вы нужнее.

Видно, что Матильда обескуражена, но не решается настаивать. Я переживаю за нее, но молчу, потому что мое вмешательство ничего бы не решило. Доктор Виньере отдает указания Эдмонде. Бретель садится у постели раненой с видом часового, которого поставили стеречь пороховой склад. И хотя я никогда не испытывал к нему ни малейшей симпатии, сейчас он мне почти нравится. Анриетта тихо стонет, и я чувствую, как все словно сжимается во мне. Клянусь, когда я отыщу мерзавца Кэмпбелла, я убью его своими руками. А Люсьен, вцепившись в подлокотники своего кресла, плачет тяжелыми, взрослыми слезами. И я знаю, что их мне никогда не забыть.

Незаметно подкрался вечер. Замок тих и наполнен неизбывной тоской. Жизнь Анриетты Коломбье висит на волоске. Женщина борется, но один бог знает, чем ее борьба со смертью закончится. Доктор делает все, что может, но…

Я сижу в синей гостиной рядом с Амалией. Глядя в пространство невидящими глазами, она катает по столу хлебные шарики и говорит ровным, жутким, лишенным интонаций голосом:

– Орудием послужило пресс-папье. Сначала он швырнул ей в лицо листки, а когда она отшатнулась, схватил пресс-папье и несколько раз ударил ее. Вот так-то, месье Лефер.

– Понимаю, – говорю я с горечью. – И вы по-прежнему думаете, что это я.

– Нет, – коротко отвечает Амалия. – Люсьен пришел к комнате Фредерика уже после вас, а он видел, как его мать, целая и невредимая, шла по лестнице в свои покои. Стало быть, это не могли быть вы.

– Я рад, что вы больше меня не подозреваете, – искренне промолвил я. – Невыносимо, когда тебя обвиняют в том, чего ты не совершал.

– Н-да, – буркнула Амалия. Она вздохнула и посмотрела за окно.

– А Альбера все нет, – сказал я.

– Нет, – безучастно подтвердила она. И вдруг в ее голове зазвучало беспокойство: – Кто-то вышел в сад… Зачем? Кто?

Я взволнованно приподнялся на месте.

– Господи, Люсьен!

– Какого черта он там делает? – воскликнула Амалия, вскакивая с места. – Фредерик! Немедленно несите мое пальто! Мальчику не следует покидать замок одному!

Актер принес ее пальто, отделанное мехом. Едва сунув руки в рукава, Амалия бросилась к выходу, а мы с Массильоном – за ней.

– Люсьен! Люсьен, что ты делаешь?

Мальчик обернулся. У него были совершенно отчаянные глаза. Волосы растрепались, на голове не было шапки. Пар валил из его рта.

– Ненавижу! – прокричал он. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу это место!

Он зачерпнул горсть снега, сделал из него снежок и изо всех сил швырнул его в замок, выражая таким образом свою злость. Снежок угодил прямо в лоб одной из статуй рыцарей, которые украшали фасад замка.

– Люсьен! – прошептала Амалия. – Что ты? Так нельзя! Надо держаться!

– Вы не понимаете! – простонал мальчик. – Я виноват, я! Она же просила меня остаться с ней! Если бы я был там… – Он не договорил и начал лепить второй снежок.

– Люсьен!

Но следующий снежок уже разбился о статую.

– Я должен был находиться там! – крикнул Люсьен. На глазах у него выступили слезы, и только тут я заметил, что он лепит снежки голыми руками.

Амалия и Массильон переглянулись, и актер едва заметно пожал плечами.

– Ну хорошо, – сказала Амалия, разводя руками. – Раз ты так хочешь, кричи, буйствуй. Как тебе угодно. – Она устало потерла лоб. – Я и сама запуталась. И, похоже, на сей раз окончательно.

Люсьен шмыгнул носом и, широко размахнувшись, метнул в ненавистный замок очередной снежок и от злости топнул. Если бы он только мог предвидеть, к каким последствиям приведет его поступок!

Под ногами у нас что-то заскрежетало, загремело, и внезапно я почувствовал, что лечу куда-то. Массильон нелепо взмахнул руками и тоже рухнул вниз.

– О боже! – завопил он. – Амалия! Что это?

Но Амалия не успела ничего ответить, потому что земля раздалась и под нею, и она полетела куда-то вместе с нами.

Падение наше закончилось очень быстро, потому что я стукнулся обо что-то не слишком мягкое, но и не настолько твердое, чтобы переломать себе все кости. Хуже всего было то, что сверху на меня повалился Массильон, а вдобавок лицо мне накрыло полой женского пальто.

Не без труда я столкнул с себя актера, который жалобно замычал, отбросил ткань с лица и поднялся на ноги. Высоко наверху темнел люк, в который мы так неудачно провалились, и в нем были видны кусочек неба и какая-то звезда, которая насмешливо подмигивала мне, как старому знакомому.

– Фредерик, – прошептал я, держась за бок, – вы живы? – Тут я заметил возле себя еще одно тело и похолодел. – Амалия!

Она открыла глаза, и я поразился, увидев, как они блестят в потемках.

– Люсьен, – с усилием прошептала она. – Где Люсьен?

– Я здесь! – прозвенел в сумраке жалобный голосок.

– Ты цел?

– Кажется, да, только колено ушиб немного.