В апреле 1833 года с двумя полками возвращается Джереми. В августе он будет отстранен от должности, к великой радости землевладельцев, которые официально благодарят за это короля Англии.

Страх перед жестокостью голодных беглых рабов, которые рыщут в лесах и нападают на прохожих. Больше никто не осмеливается ходить по улицам ночью без серьезного, вооруженного до зубов эскорта. Рассказываются ужасные истории. Четыре года тому назад маленького ребенка мсье Гренье в Ривьер-дю-Рампар три раба загрызли и съели. Они устраивают поджоги на плантациях.

Три чудовищных урагана уничтожили плантации кофе и гвоздики, и землевладельцев охватило увлечение сахаром. Тростник выдерживает бури. Под ветром он сгибается, но не ломается. Тогда посадим тростник и произведем тонны сахара, ведь он так хорошо продается не только в Лондоне, но и во всем мире. Эрве де Карноэ собственноручно выкапывает продовольственные культуры, чтобы заменить их тростником.

Отныне думают только о сахаре и живут только им. Воду, быков и человеческие руки мало-помалу заменяет пар, чтобы вращать мельницы и дробить тростник. Банк предоставляет огромные кредиты сахаропромышленникам, и это позволяет им импортировать индийскую рабочую силу. Остров покрывается тростником и зимой, в июле, выглядит высоким лесом из розовых перьев. Торговцы и сами принимаются за дело — они бросают торговлю, чтобы сажать; сколачиваются очень сладкие капиталы.

В 1832 году Эрве де Карноэ все еще живет в доме, где родился, в доме, который его дед Франсуа-Мари нашел однажды в 1784 году, пешком обследуя леса юго-западной части острова, на пустынном мысе Морн-Брабан, где укрываются беглые негры. Франсуа-Мари, уже дважды вдовец и отец пятерых детей, только что женился третьим браком и ищет жилище попросторнее, чем его дом в Памплемуссе, собираясь поселить там свою многочисленную семью. Бретонца поразила красота Морна, зеленое море и маленький дом, оставленный под присмотр негра, на прогалине, рядом с прозрачным источником, который сбегает с горы и струится к побережью. В этом доме жили белые, но отец семейства умер. Его вдова переехала в Порт-Луи, и Франсуа-Мари купил у нее дом, который представлял собой всего лишь длинный деревянный барак, покрытый листьями латании. Он укрепил его, расширил хозяйственными пристройками и жилищами для слуг. Из его черной тетради следовало, что к 1820 году он владеет тридцатью черными рабами, которые обрабатывают землю и охраняют его собственность; у него три лошади, двадцать пять быков, пятьдесят коз, двадцать баранов и много разной домашней птицы. Его старший сын Ян, рожденный от первого брака с Гильометтой Руссо, примет это владение.

В 1837 году его внук Эрве де Карноэ переедет из дома на мысе Морн в красивую «Гермиону», которую по его заказу выстроили в Ривьер-Нуаре на обломках старого форта. Внук бедного морского плотника, прибывшего из Лорьена в 1768 году, стал процветающим буржуа. Отныне он будет жить в «Гермионе» со своей женой Клотильдой Сорнэ, которая подарит ему десятерых детей и все прилегающие земли. В 1865 году он станет одним из вкладчиков коммандитного товарищества «Императорская почта», чьи корабли курсировали между Аданом, Сейшелами и Маскаренскими островами, а потом до Австралии и Таити.

Но богатым быть недостаточно. Нужен престиж, нужно, чтобы это было известно, чтобы это было видно. Погреба Эрве будут ломиться от вин, привезенных из Франции, от мадеры и хереса, за огромные деньги заказанных в Европе (накладные приложены), — для блистательных торжественных ужинов, которые он будет давать в «Гермионе». Клотильда будет утопать в бархате, как парижские дамы, и ездить в Порт-Луи в коляске, доставленной тоже из Франции. Что же касается англичан, то с тех пор, как они здесь, дорог стало больше и они стали лучше.

Но этому Эрве, закованному в пиджак из толстого сукна, этому буржуа-выскочке, Бени и Вивьян предпочитают Франсуа-Мари, его деда, моряка, чью тетрадь они теперь имеют право открыто читать всю до конца. Он был искателем приключений, он бросал вызов смерти, такой возможной за время долгого плавания, он подставил свою жизнь ветру и оказался на краю света; а вот его внук, рожденный на Маврикии, будет довольствоваться только стяжательством. Франсуа-Мари, которому на первых страницах тетради столько же лет, сколько им сейчас, близок им. У них много общего, они дети четного столетия, то есть бурного и вольномыслящего, а вот Эрве — представитель нечетного столетия, то есть тихого и пуританского. В рассказах Франсуа-Мари ощущается легкий и ироничный налет той эпохи. Это аристократ-анархист, добровольный изгнанник Ему присуща наивность своего времени: он верит в природную доброту человека, в Счастье, Прогресс, Просвещение, Природу. Он немного схоласт. Другой, Эрве, уже ставший представителем крупной буржуазии, — спокойный, невозмутимый домосед, для которого выгода и почитание условностей — это ключ к могуществу и счастью. Рассказы Франсуа-Мари, более образованного, чем его будущий внук, написаны лучше, лиричнее и живее. Он, в отличие от Эрве, не останавливается на подробностях сельскохозяйственных опытов и этапов роста своего состояния, а только на порывах своей души, на чувствах и на сердце. Франсуа-Мари, любознательный, чувствительный, сентиментальный и сладострастный, почти распутный. Он любит танцы, женщин, хорошую еду и свободу. Этот самый далекий предок Бени и Вивьяна остается самым молодым из всех семейных призраков.

Они обнаруживают его смятение по прибытии в 1768 году в Порт-Луи, который так жестоко отличался от того Эльдорадо, которое юноша представлял себе из рассказов путешественников. Эта новая родина, ради которой он бросил Бретань, этот индийский Порт-Луи, о котором грезили все двадцатилетние парни, желающие сколотить там себе состояние, представлялся им в тысячу раз прекраснее, богаче и пленительней, чем Лорьен, — на самом деле он оказался зародышем города, маленьким вонючим бургом, раздавленным жарой, упрятанным в расщелину между облезлыми горами, с грязью и зловонными канавами. Маленькие, торопливо построенные деревянные домишки, они плохо сколочены и расставлены в беспорядке; это лишь временное прибежище, без стекол и занавесок на окнах, где кишат блохи, москиты, сороконожки, муравьи и другие летучие и нелетучие твари, не говоря о жирных крысах, которые устраивают шабаш среди отбросов и доводят маленькую Гильометту до грани обморока. И жара. Боже правый! Жара на едва обозначенных улочках без единого дерева, где ноги спотыкаются о землю, усеянную камнями, развороченную канавами, в которых скапливаются помои, гниющие под солнцем. Горькое разочарование Франсуа-Мари усугубляет его уныние.

Но со своей профессией Франсуа-Мари не остается в Порт-Луи без работы, здесь плотников, столяров и кузнецов рвут на части: необходимо чинить корабли, строить пакгаузы и жилье. Он построит хижину, где и будет жить с Гильометтой, на небольшой высоте, подальше от нечистот. Маленький домик, прислонившийся к горе. Он сам изготовит мебель и предметы первой необходимости: стол, стулья, кровать с матрасом из сухих листьев, и подвесит шкафчик для провизии в недоступном для крыс месте. Ему придется очень стараться: дерево, с которым ему приходится работать, тверже, чем европейские породы. Инструменты достать трудно, и они очень дороги.

В порту трудно причалить, фарватер забит тиной и остовами кораблей, потопленных циклонами; каждый день прибывают корабли, их имена передаются из уст в уста. Фрегаты, «флейты», корветы полными шлюпками перевозили на берег войска и сгружали товары. Смеются, плачут, кричат, свистят, оскорбляют друг друга или обнимаются. К выстрелам пушки, которая приветствует прибывших по высшему разряду, примешивается мычание коров, поросячий визг и кудахтанье кур, упакованных по корзинам. Гора отражает доносящееся от моря смешанное эхо дудок, флейт, барабанов и волынок. Бурная радость уцелевших, наконец ступивших на землю, перекрывает на границе суши и моря прощальное бормотание священников, которые соборуют умирающих, вынутых из шлюпок, и по ошибке благословляют умерших, а толпа осторожно отодвигается: чума? дизентерия? оспа?