На это значение указывает и этимология словено-русского (только у руских славян существующего) названия русалок. Шафарик, а за ним Юнгманн производят их от русла; того же мнения и г. Буслаев. «Понятие о свете, — говорит он, — глубоко лежит в названии русалок и в веровании в эти существа. Хотя они живут в воде, но свет был начальной их стихией. Речное название руса, откуда русалка через форму русло ведет свое происхождение от слова русый, распространившегося не только на север, где находим фин. rus, красный, рыжий, но и на юг, так что у сербов руса постоянный эпитет головы: „и русу му осијече главу“. В значении же воды встречаем не только в чехах: na potoku Rusawě, но и в кельт. rus, ros — озеро. В древнейшем периоде языка санскритского, именно в языке Вед, находим руçат — rutilans, глагол же рус остался и впоследствии, но только в значении ferire, occidere, с переменой же небного ç в ч перешел в руч lucere, splendere». Начальная мысль этимологии г. Буслаева, быть может, верна; но, если не ошибаюсь, основное смешано в ней с производным. По-санскритски ruć — splendere; в зендском языке raoć splendere и lux; отсюда, с одной стороны, производные russaeus, rutilans, русый, фин. rus и т. д.; с другой, значение блеска и света для вод и росы (срвн. alp. elb, albus и формы Elf, Elbe) в индоевропейских языках. У славянских племен rue, raoc переходит из нарицательного в собственное, под формой Рось, Русь; здесь начало мифологического (славянского, а в теснейшем смысле, словено-русского) периода его. Этому периоду принадлежит существующее только в русском языке (подобно названию русалок) слово русло, быть может, первоначально божественное олицетворение русла; и русло, и русалка от речного, священного русь. «Овь реку богыню нарицаеть и зверь живущь въ шеи iaко Бога нарицая требу творить». Как от Немана и Свитязя немнянки и свитезянки, так от Реи или Русы, русалки. Литовская русалка именуется гуделкою, gudielka; но по-литовски guddusemme — украинская русь; gudas-русин; gudai-русь в множ. числе.

От первобытно общего всем славянским племенам верования осталось известное у всех почти славянских народов под названием русалий, rusadla весеннее празднество. В толковании на 62 канон Трулльского собора Феод. Вальсамон (около 1100 г.) упоминает о русалиях, как о празднестве, справляемом, по худому обычаю, во внешних землях; известие, относимое Шафариком к славянам болгарским.

Сюда, быть может, принадлежит и народное выражение «святая Русь», как отголосок нашей языческой старины. В книгах до XVI века не встречаем его; у Курбского: святорусская земля. Как у германских народов, так и у нас понятия языческие нередко переходили в христианские; миф об Иване Купале вошел в соединение с праздником в честь св. Иоанна и т. д.

«Нестор справедливо ведет происхождение моравского имени от реки Моравы, — говорит Шафарик, — название которой было так древне и уважаемо у славян, что едва ли есть славянская земля, где бы не нашлась или река, местечко, или область, носящие имя Моравы». То же самое можно сказать и о славянах-росопоклонниках. Как Морава, так и Русь — имя реки и народа.

На странное заявление г. Куника относительно предполагаемого им неславянства формы имени Русь я скажу только, что это имя составлено по первообразу и следует лингвистическим законам простых собирательных, — грамматической формы, принадлежащей к древнейшему слою языков; что, следовательно, нет ни малейшей причины принимать обязательно финского происхождения русских народных собирательных имен с окончанием на ь. Форма чюдь, по всей вероятности, древнее племенных любь, ямь, пермь, весь; к какому же финскому первообразу должно ее отнести?

В другом месте, на основании принимаемой им за неизменное лингвистическое правило мнимой невозможности перехода звука у в звук о, г. Куник утверждает, что греки и мадяры, произносящие Orosz, узнали имя Руси не от славян, а от призванных славянами шведов-россов. Ученый исследователь, конечно, не обратил внимания на свойственную греческому языку наклонность к передаче своим ω звука у в словах, заимствованных из иноземных наречий. Мадяры произносят Orosz; персияне и татары Urus; немцы Riuze и Reussen; шведы Ryss, голландцы Ruysschen. Единственное заключение, которое можно вывести из различности этих форм, то, что каждый народ передает по духу языка своего имя другого народа.

Исследователи, не хотевшие отличить полуученых затей печерского монаха от сокрытой в его летописи прямой и безыскусственной истории фактов, доводили систему его до безвыходных заключений. Шлецер допускает по Нестору, что тотчас после пришествия варягов имя руси превратилось в общеславянское народное имя, явление, которому у других европейских народов история определяет целые века. Это не мешало ему делить Олегово войско на русов, т. е. норманнов, и на словен, представителей всего прочего войска, не исключая чюди и мери, а в другом месте утверждать, что русами при Олеге и Игоре были еще одни только норманны, т. е. варяги. Одних норманнов под именем руси (до Ярослава включительно) понимают и последователи шлецеровского учения. У Круга норманнская русь везде противополагается славянам, под именем которых мы должны разуметь все славянские племена, подвластные варяжской династии. «Резкое отличие между собственною русью (норманнами) и славянами, финнами и т. д. продолжается до поздних годов XI столетия». У г. Кушка: «Так как и поздняя русь отличается у Нестора от славянских племен, мы и здесь должны („тем и русь корятся радимичем“) разуметь под именем руси господствующее (норманнское) племя в противоположность славянам». По примеру Шлецера и Круга он приводит начальную формулу договоров: «Мы от рода русского» в доказательство существенного отличия руси (норманнов) от славян. Погодин: «Ясное показание отношений между русью и славянами; Народ платил только дань, а жил по-прежнему в полной свободе».

Все эти исследователи подметили факт, действительно существующий в нашей истории, а именно, деление руси на словен и на собственную южную русь. Они, кажется, ошиблись только в определении причин и значения этого факта, относя к началу норманнскому коренное явление словено-русского быта. Настоящий смысл этого явления ясно высказан в летописи; от самого Нестора узнаем мы два начальных положения нашей истории:

1) Имя руси, как народное, принадлежит всем племенам союза восточных славян; как племенное, одному только югу.

2) Имя словен, исключительно племенное, принадлежит только Новгороду и его области; на Руси оно никогда не имеет общего значения народного славяне.

Аскольд и Дир, мниморусские выходцы из заморья, оставляют Новгород, притон мниморусской (варяжской) народности. Они говорят киевлянам: «И мы есмя князи варяжские», нерусские. При поселении в Киеве они призывают своих единоплеменников из Новгорода: «Асколъдъ же и Диръ остаста въ граде семь, и многи варяги скуписта, и начаста владети польскою землею». До сих пор мы не видим руси; но при выступлении из Киева в поход против греков русь является единственной действующей народностью, как в греческих летописях, так и в Несторовой; из Новгорода они вышли варягами; из Киева выступают, из Царьграда возвращаются русью.