– Я тоже себя постоянно суживаю.

– И как?

– Иногда удается.

Он тронул коня, послав его в сторону здания городского совета. Я проводил его долгим взглядом, на душе гадко, потому что всегда был на стороне тех, кто бунтовал и спорил, а теперь как будто переметнулся в лагерь противника.

Я не знаю причин войн Великих Магов, вообще ничего о них не знаю, но если пытаться хотя бы смутно представить, предположить, что могло бы остановить их, предотвратить, не дать вспыхнуть… то ничего не приходит в голову, кроме как либо полный контроль, либо полное разоружение… Но опять же контроль и при полном разоружении, чтобы тайком не начали вооружаться. Либо третий путь, когда создается единая конфедерация стран и народов с едиными взглядами, целями и ценностями. Тогда все мелкие недоразумения могут быть улажены переговорами, компромиссами и уступками. В крайнем случае, городская стража разгонит чересчур уж ярых бунтарей и надает им по ушам дубинками.

Ничем другим пока не вижу, чем объединить, кроме как усилить влияние церкви. Она не посягает на светскую власть, не посягает на управление не то что королевствами, даже крестьянскими общинами. Она вообще вне мира, но в то же время может задать всем ориентиры и каждого настойчиво удерживать в заданных рамках. Человек, который выходит за рамки, установленные обществом, страшен. И, если он не великий изобретатель или реформатор, то подлежит уничтожению сразу же. Если же изобрел бубонную чуму или призывает заменить церковь нудизмом, чтобы стать ближе к матушке-природе, то тоже подлежит уничтожению.

Плечи мои передернулись, словно я голым выскочил под ливень. Уничтожение, истребление, ликвидация… какие нехорошие слова! Ну почему, почему они сами не убиваются, чтобы мне остаться чистеньким?

Я смутно дивился легкости побед над варварами, даже забеспокоился, нет ли подвоха, не лезу ли сам в неведомую пока петлю и не тащу ли с собой уйму народу. Военачальники уверяли, что все правильно, с нами Бог, так кто же против нас, граф Ришар после недолгих размышлений тоже заверил, что ведем кампанию безукоризненно. Варвары привыкли воевать по старинке, вот уже лет пятьсот теснят неспешно королевские войска, а с такими, как мы, не сталкивались.

К тому же у нас поддержка населения: крестьяне просто плакали от счастья, видя, как «свои» побивают кровожадных и жестоких дикарей. Благодаря им у нас везде глаза и уши, нас снабжают провизией для людей и коней, всегда готовы показать короткие тропы, источники, броды.

Так захватили еще с полсотни городов, наконец сопротивление начало нарастать. Мне чудилось, что мы уперлись в пружину и давим на нее, каждый шаг дается все тяжелее.

– Это и понятно, – сказал граф Ришар с некоторой досадой. – Радоваться нужно, сэр Ричард! А вы тревожитесь.

– Чему радоваться?

– Мы догнали их основные ударные силы, – объяснил он. – Вот смотрите… Судя по карте, до столицы осталось не больше пять дней пути. От силы – семь. Если карта не сильно врет. Разведчики говорят, что все еще не взята, да не возьмут ее варвары. Сил не хватит.

– Тогда зачем?

Он посмотрел на меня с улыбкой.

– Как обычно, – объяснил он так, словно всю жизнь воевал именно с варварами. – Получат богатый выкуп и вернутся с победой и трофеями. А в степи будет праздник на много недель.

– Но ма-а-аленький кусочек земли себе оставят, – сказал я. – Они всегда так делают в память о победе.

– Разумно, – ответил он после паузы. – Не удивлюсь…

Он снова задумался, я спросил:

– Вы думаете то же, что и я?

– Наверное, – ответил он задумчиво. – Руководят вторжением обычные головорезы, разве что умеющие подчинить себе эти толпы, но общей кампанией командует очень умная сволочь. Оттуда, из степи.

– Здесь ее точно нет? – спросил я.

– Точно, – заверил он.

– Откуда видно?

– Нет реакции на нас, – объяснил он. – Варвары воюют, как и воевали. Окажись здесь тот, кто так хорошо планирует, он бы перестроил воинскую тактику с учетом, что наше войско защищено доспехами лучше варварского, но значительно менее поворотливо.

Вообще-то нехило я придумал насчет крестового похода. В сердце каждого участника теперь полыхает священный огонь борца за веру. Мы несем этому развращенному народу забытое им Слово Истины, несем свет Христова учения, возвращаем этих людей в лоно христианской церкви, пусть даже пинками и остриями копий. Особо упорных приходится с прискорбием в сердцах сжигать на кострах, стараясь делать это при большом стечении народа, так нагляднее и обладает известным пропагандистским эффектом…

Как ни странно, но варвары, хоть и находятся от сенмарийцев на противоположном конце социальной лестницы, на самом деле по духу к ним очень близки. Разница в косметике: у забугорников – черные мессы, у варваров – кровожадные языческие идолы. Но человеческие жертвоприношения требуются и там, и там.

Сегодня на короткой дружеской попойке в среде военачальников я высказал свои соображения отцу Дитриху. Он сперва морщился, кривился, больно вольно я трактую церковные доктрины, но в конце концов сказал нехотя:

– Черные мессы то же язычество, если смотреть… издалека.

– Не присматриваясь к деталям, – уточнил я.

– Но только, – уточнил он поспешно, – черные мессы еще отвратительнее! Это предательство и отступление от того чистого, чего уже вкусили. А так, вы правы, суть одна и та же. Язычники тоже приносят богам жертвы в виде людей или животных, но точно так же не приносят ничего внутреннего!..

Кубки с вином опустились на стол, но рыцари слушают внимательно, привыкают к богословским разговорам. Отец Дитрих окинул их взглядом и закончил со вздохом:

– Окончив обряды, язычники оставляют в храме с жертвой и благочестие. Из храма выходят такими же, как и зашли, разве что без жертвенного барана. В душе как была пустота, так ею и осталась. Мы же выходим с Господом в сердце.

Сэр Растер, который вообще не воспринимает длинные речи, бодро прервал:

– И понесем его в сегодняшнюю битву. Га-га-га!.. Надерем им голые задницы. Правда, Митчелл?

Митчелл, еще более прямой и рыцарственный, проревел воинственно:

– Мы их всех… ага!

Отец Дитрих вздохнул и сказал кротко:

– Благословляю вас, дети церкви, на славные дела служения…

Он запнулся, подбирая слово, ибо, глядя на свирепые лица Растера, Митчелла, да и другие хороши, нужно подбирать иные слова, чем «высокие помыслы» или «духовные искания», я пришел на помощь:

– …культуре и прогрессу!

Наверное, я достал всех уже с этой культурой и прогрессом, мелькнула мысль. Никто еще не понимает, что хоть и ерничаю над самим собой… но, горький парадокс, если вдуматься, в самом деле принесли на острие мечей и копий культуру и гуманизм. Культура теперь вообще что-то непонятное, в моем «срединном» королевстве даже дикарские обряды индейцев признали высочайшей самобытной культурой и законодательно обеспечили ей поддержку, чтобы не уступила, не дай бог, цивилизации.