* * *

Три комнаты баронских апартаментов у нас превратились в спальню, гостиную и небольшой кабинет. Наверняка старый барон использовал их точно так же — сложно для трёх комнат придумать другое применение. Слегка кривоватый, но довольно приличный стол в кабинете сейчас был завален бумагами баронства, которые я и разбирал с двумя командированными сотрудниками Зайки, пытаясь составить какое-то представление о финансовом положении баронства. Финансовое положение, выражаясь изящным языком, было скромным. Но слава Христу, не катастрофическим — сейчас удачно подошло время сбора весенней подушной подати с отхожих промыслов, которая в первый раз за много лет ожидалась в полном, ну или почти полном размере. Все финансовые дыры закрывались, и денег ещё должно было хватить, чтобы начать капитальное строительство, прежде всего, казарм и опорных пунктов гарнизона. До осени серьёзных финансовых проблем мы не ожидали, ну а осенью настанет время сбора основной, осенней подати.

— Ваша милость, — в дверь заглянул управляющий Леннарт, — там вернулась её милость баронесса с ратниками. Привезли пленных.

Ленка по живости характера долго в Раппине усидеть не смогла, и немедленно начала мотаться по всему баронству с мобильными группами, проводя работу со старостами и организуя опорные пункты.

— Ну-ка, ну-ка, пойдём посмотрим на улов, — Я с удовольствием воспользовался подходящим поводом оторваться от бумаг. — Поработайте пока без меня, парни.

Во дворе замка было тесно и людно. Большую часть двора занимали три здоровенных военных грузовика, из которых ратники разгружали какие-то мешки. Сбоку у стены прямо на земле сидели монашка и пятеро мужиков, которых охраняли двое ратников с винтовками наперевес. Слегка осунувшаяся от усталости Ленка стояла в стороне, наблюдая за разгрузкой. Я подошёл сзади и поцеловал её в висок.

— Что за мешки?

— Часть подати взяла продуктами, — посмотрела она на меня, — нам же всё равно надо людей кормить. Какой смысл заставлять крестьян их продавать, если мы у них эти же продукты и купим?

— Всё верно сделала, — кивнул я. — А кто это у стенки сидит?

— Две группы сборщиков подати из Ольденторна, они по деревням ездят по трое — монашка и двое охранников. И ещё староста Тамме — он сам заплатил подать в Ольденторн. Мы поспрашивали в деревне — он там объявил, что лучше заплатит слугам божьим, чем проклятому язычнику, и передал всё монастырским.

— Надо же, какой принципиальный, — восхитился я. — А почему их шесть? Три группы и староста — должно же быть семеро?

— Монашку из второй группы мы тяжело ранили, они там отстреливались. Ну и пристрелили её, она бы всё равно не доехала.

— Отстреливались?

— Одна группа резкая попалась. Вон те двое, что справа сидят.

— Так, — я повертел головой и окликнул стоящего рядом десятника. — Завид, давай-ка сюда двоих справа.

— А, шустриков, — ухмыльнулся Завид. — Парни, вон тех тащите сюда.

Шустрики были избиты, но не сильно. Смотрели нагло, глаз не отводили, и вообще чувствовали себя как бы не хозяевами положения.

— Наглые, — заметил я Ленке.

— Ещё какие наглые, — подтвердила она. — Запугивать нас пытались. Парням их поучить пришлось, только тогда заткнулись.

— Отпустите нас немедленно, — потребовал один из них.

— А то что? — поинтересовался я.

— Мы служим Ольденторнскому аббатству. Это христианские земли, и язычникам здесь не место.

— Не просто наглый, а наглый дурак, — констатировал я. — Я бы приказал вбить в вас немного ума, но вам ум уже не пригодится. Вы имели глупость стрелять в баронессу, хозяйку этих земель, так что вам теперь не позавидуешь.

— Откуда мы знали, что там была баронесса? — хмуро возразил второй.

— Ты что, всерьёз считаешь это оправданием? — удивился я. — Ладно, что с вами обсуждать. Завид, этих поместить отдельно и стеречь как следует. И монашку тоже отдельно держи, а то устроят ещё оргию, некрасиво выйдет.

Я помахал рукой, подзывая стоящего поодаль управляющего.

— Почтенный, у меня к вам есть не совсем обычный вопрос, — начал я, обдумывая, как бы выразиться поделикатней, но потом всё же решил не мудрить и спросить прямо. — А найдётся ли у нас в баронстве палач? Не хочется ратников таким делом нагружать, знаете ли… не воинское это дело.

— Найдётся, ваша милость, — степенно ответил управляющий. — Старый Кай Песонен ещё у старого барона служил. Он сейчас не у дел, правда, но думаю, согласится снова поработать.

— А что старый барон — много казнил? — полюбопытствовал я.

— Да нет, казнил-то редко, можно сказать, что и никогда. Больше телесные, тюрьмы-то у нас в баронстве нет. Так что если не заработал на виселицу, то получи горячих. А когда и сам порол — ну, в основном, если девка молодая.

Ах, простая сельская жизнь, милые баронские забавы. Может быть, я и сам, когда состарюсь… впрочем, у нас, женатых, с поркой девок обычно не складывается. В наш век упадка нравов понимающая жена — большая редкость.

— А девок-то за что порол? — спросил я.

— Так за разврат, за что же ещё? — пожал плечами управляющий.

И в самом деле, глупый вопрос. За что же ещё, не за подгоревшие же котлеты.

— Ладно, зовите этого Кая, поговорим с ним. А насчёт девок пусть вот баронесса решает, кого пороть, кого награждать, не собираюсь я в дела сердечные влезать.

* * *

Кай Песонен оказался крепким дедком. Да и не дедком, пожалуй — борода у него была крепко с проседью, но руки старыми не выглядели и бугрились мышцами. Он, наверное, и без всякой виселицы мог бы приговорённым головы откручивать, силы хватит.

— Здравствуйте, уважаемый Кай, — приветствовал его я. — Баронство в вас нуждается. Готовы потрудиться для процветания родного края?

— Здравствуйте, ваша милость, — почтительно ответил палач. — Готов-то я готов, только вы уж не гневайтесь, ваша милость, условие у меня есть.

— Вот как? И какое же это условие? — заинтересовался я. И вправду ведь интересно — какое может быть у палача условие? Установить нормы по рубке голов?

— Тюрьма нам нужна, ваша милость, чтобы не хуже, чем у людей, — горячо заговорил Кай. — А то ведь безобразие получается — если виселицу ещё не заслужил, так всего-то получи по жопе и гуляй себе спокойно дальше. Как будто ребёнка отшлёпали, ей-богу. Обидно просто за баронство. И старый-то барон больше интересовался девкам розги прописывать, а нынче у нас вообще любой швали приволье — вы уж извините, почтенный Леннарт, меня, старого, за прямоту. Эх! — расстроенно махнул он рукой.

Сразу видно, что человек скучает по любимой работе. Привыкли руки к топорам, только сердце непослушно докторам[58].

— Приятно видеть неравнодушного человека и настоящего профессионала, — одобрительно сказал я. — Такие как