— Отойдёт, — попробовал утешить он. — Чем же вы её так обидели?

— А об чём она говорила?

— Плакала и твердила, что не любите её горемычную. Женились жалеючи. Так ли это, сударь?

Может и надо бы с тем согласиться, но кровь ударила ему в голову, Серж принялся разубеждать:

— Безусловно не так. Ты же сам видишь. Мне кажется, я здорово влип. Жизни себя лишить хотел, но не могу я ей дать то, что она с меня хочет вытянуть. И именно потому, что люблю. Я, перешагнув через себя, предложил купить ей любовника, а она осерчала и уехала. По-твоему я болван?

Митрич похлопал удивлёнными глазами.

— А то!.. Ну, вы и придумали сударь! Ещё бы она не осерчала. Вы просто дурак! Да она запросто может не говорить с вами вообще. Сочинить такое. Голова что ли у вас помутилась. Как хотите себе, но это мне не по душе. Что вам мешает быть счастливыми, в толк не возьму. Ну, проконсультируйтесь у камелий, как уберечься от ребёнка и радуйтесь себе.

Он прошёлся перед Митричем туда-сюда. Одной ладонью въехал в другую.

— А что мне остаётся делать. К тому же, относительно твоего совета, если случиться ошибка и ребёнок всё же появится. Вот что тогда? Это же риск, понимаешь ли ты, риск…

Митрич сморщил лоб изображая задумчивость и всё же не отступил от своего.

— Сударь, а это как… мучить друг дружку. Настоятельно прошу, ваше сиятельство, подумайте над моими словами. Не было бы у вас удачи в жизни или счастьем Бог обошёл, тогда б мне понятна была ваша дурь, а так увольте. Всё есть, только живи мил человек, ан нет, он из простого вопроса головную боль себе и бабе сочинил…

— Митрич, я в растерянности…

А бывший садовник в те колебания тут же подсыпал соли.

— Потеряете хорошую, любящую вас душу, а ни за грош. По своему упорству и дури. На кой чёрт, прости господи, вы упираетесь.

Барон сверкнул на него возбуждённым взглядом.

— Митрич, тебе нельзя давать возможности говорить. Потом заглушку не закроешь.

Митрича действительно было уже не остановить.

— Годы ваши молодые, а нрав начинает портиться от размытости мышления, обрубите уж конец этой чёрной полосе, — пробурчал он в след удаляющемуся барону. — Что за жизнь себе придумали: ни уму, ни сердцу. Что за равнодушие, потеряете же милое любящее существо.

— Доболтаешься, попадёшь куда Макар телят не гонял, — пригрозил он ему, поднимаясь в спальню. Таня, отвернувшись, делала вид, что спит. Серж вернулся и, чмокнув её в голоё плечо, лёг рядом. Демонстрируя, что всё в порядке вещей. Но она даже не повела бровью, лежала, как каменная. Так прошло пару дней. Только однажды, она, не выдержав, сказала ему: «Сделайте милость, оставьте меня!» Барон, пропустив это мимо ушей, попробовал вновь изобразить полный порядок в их отношениях. Но, поднявшись с обедом к ней, нашёл дверь запертой. Неприятная неожиданность его удивила. Он обеими руками ухватился за витую массивную ручку и потянул на себя, но… «Чёрт, что за напастье… Может, замок сломался…»- подумал он.

— Таня, я не могу открыть дверь, — прокричал он ей.

— Уходи, — послышался из-за двери вялый голос жены. — Я закрыла её на ключ.

— То есть как?! — напрягся Серж. — Танюша… Не надо так, ягодка моя.

— Найди себе кровать в другом месте… Рядом с собой я не хочу тебя видеть.

Стучать и поднимать шум, было глупо. Барон, передав поднос с едой для неё прислуживающей девке, ушёл к Митричу. Ошеломлённый таким её поведением, он чуть не плакал от обиды. Опустившись на лавочку, сжал голову в тисках рук. Грудь его вздымалась.

— Что дышите, как… лев? — не удержался опять, чтоб не всунуться тот.

— Скажи лучше, как загнанная собака, — разъярился он.

Но Митрич не настроенный на ругань сочувственно спросил:

— Плохо?

— Митрич, ты даже не представляешь насколько… — Обиженно посопел Серж, собираясь ещё что-то сказать, но осёкся на полуслове. Жаловаться для него непривычное дело.

— На представлять не претендую, но догадываюсь.

— Закрыла дверь. Не ломать же, — буркнул барон.

— Езжайте-ка вы пока домой. Оденетесь, как подобает. С камелиями потолкуйте и она глядишь остынет. Распетушилась сладу нет.

— Я не могу… Не могу поддаваться на её уловки.

Митрич осерчал.

— А…, с чего у меня должно брюхо болеть. Ваше дело. В конце-то концов, делайте как знаете…

Такой пыл Митрича загнал барона в тупик.

— Может, ты и прав, Митрич, — пошёл на попятную он. — Пожалуй так и сделаю.

Убедившись в том, что дело пошло на поправку, барон ускакал в Москву. Мысль проконсультироваться с камелиями засела в мозгу, и он решил попробовать. А когда вернулся из Москвы в поместье, был поражён тишиной. На лавочке в саду сидела, вытирая глаза от бегущих слёз, и сморкаясь, в непомерно большой платочек старая нянька.

— Сергей Генрихович, разве вы не с княжной, аль забыли что?

— Что? Где она? — напугался он. «У меня от неё голова пойдёт кругом!»

— Барин, да вы не в курсе…, уехала, голубушка моя, в путешествие. — Растерянно пролепетала она, оставив нос в покое.

Он с трудом разжал губы.

— Митрич где?

— С княжной, — всхлипнула та.

— Для меня что-то оставили?

— Митрич вот тут палочкой написал, хорошо дождя не было, всё осталось в целости и сохранности. — Подвела она его к дереву, под которым Митрич вывел место первой стоянки.

— Что на словах сказал?

— Велел передать, что будет оставлять весточки для вас… Вот же он знал, что вы не составите им компанию, а я не догадалась. Не голова, а горшок с кашей.

Барон, не заходя в дом, поспешил вернуться в город. Дав распоряжение приготовить экипаж, кинулся собирать вещи и бумаги. «А надеялся, что сердечко Тани растает». Через несколько часов карета тронулась в путь. В указанном Митричем пункте он их уже не застал, но подошедший у ворот дворовый мужик, что стоял за сторожа, растолковал, куда и в какую сторону они отправились. Нагнав их почти у маленького городка, Серж уже не терял карету из вида. Останавливаясь в гостинице рядом, держал жену под наблюдением. Переодевшись в возницу, проник даже к не признавшему его поначалу Митричу и, наконец-то, переговорил. Митрич видел, что барон нервничая, не на шутку побаивался такой её строптивости и дальней дороги. Попробовал уговорить его прекратить прятки и открыться княжне.

— Не может же эта неразбериха длиться вечно! — укорял он его. — Давайте, решайтесь. Должен же лёд когда-нибудь тронуться.

Но барон решил не спешить.

— Ну, как глянется вам, — осерчал Митрич, — и так рой повес облизываются на её прелести. Смотрите, ваша светлость, проморгаете жену.