Максим вошел в комнату, прибавляя звук. Он внимательно выслушал сообщение корреспондента и спросил Филимона:

– Слушай, мне помнится, и их на порожке в музее оставил?

– Ну! И дверь за собой прикрыл, чтоб хулиганы не стащили.

– Значит за нами следом кто-то музей посетил. Вот только кто?

Пока Максим размышлял о произошедшем этот репортаж сменился другим.

На экране показалась знакомая стена и очертания психиатрической клиники.

„На днях мы отмечаем 100-летие со дня рождения нашего выдающегося земляка, известного всему миру психиатра Эммануила Арнольдовича Фрейдюнгова. В больнице имени этого выдающегося человека есть мемориальная комната-кабинет. Где руками заботливых медсестер, врачей и больных клиники собраны личные вещи ученого. Фрейдюнгову принадлежит известная теория о пользе физического труда для душевно больных. Особенно эффективным оказалась работа пациентов на тракторах. Человек, научившийся управлять техникой, быстрее возвращался к нормальной жизни и учились управлять собственными эмоциями…“

– Эврика! – завопил, что было мочи Максим. – Вот как мы попадем в клинику и добудем журнал. Мак начал рыться в ящиках и шкафчиках стенного шкафа. – Где-то у меня было корреспондентское удостоверение? Где ж он… Ага! Вот.

Филимон ничего не понимая смотрел на приятеля ищущего непонятно для чего эти корочки.

Максим протянул Филимону красненькое удостоверение, гласящее, что Максим Леонидович Брюсвилов, является корреспондентом спортивного отдела одной крупной столичной газеты. И хотя документ был выдан лет десять назад, о чем гласила дата, названная газета существовала и поныне.

– Подделка, а как настоящая – уважительно произнес Филимон Аркадьевич.

– Ну почему же? – обидевшись, произнес Максим. – Самая настоящая. Был в моей биографии и такой факт. Когда я еще в зените спортивной славы был, они мне сами предложили в для поднятия тиражей, так сказать… Я у них целый год числился.

– И писал сам? – поинтересовался Лоховский.

– Не-а, я только стати подписывал и присутствовал, когда интервью брали, а статьи за меня студенты-практиканты кропали. Нам деньги, газете – любовь читателей. Потом мне эта ерундистика надоела, ребята подкалывать стали, „писателем“ дразнили, ну я и бросил. Деньги у меня тогда были, времени свободного мало, почета хватало… А корочки до сих пор остались.

– А сейчас они нам не кой? – недоумевая, спросил Филимон Аркадьевич.

– Ну ты даешь. Все просто. Явимся мы в психушку как журналисты этой самой газеты, освятить так сказать славный юбилей города.

– А кто ж нас туда пустить?

– Они и пустят. Все хотят славы, хоть кусочек. Проберемся в их музей. Я думаю, что журнал именно там. Зачем он нужен, если не для музея? Не на ночь же они его читают.

– Ну ты, допустим, только допустим, как корреспондент пройдешь. А я? Предупреждаю сразу, психа изображать из себя я не буду. Понял.

– А ты со мной пойдешь как мальчик-ассистент, – пошутил Максим.

Эта фраза показалась Лоховскому смутно знакомой, вот только откуда?…

– У меня документов никаких нет. Как же меня пропустят? – слабо попытался возразить Филимон Аркадьевич.

– Ну это ерунда. У меня знакомая в отделе кадров одной малюсенькой газеты работает: „Наш ответ губернатору“ Газетенка оппозиционная, тираж у нее махенький. Но печати и все как полагается, как у больших газет. Жанка баба не любопытная, она тебе справочку напишет и печать поставит. И все. Кто там будет рассматривать какая у ассистента справка, главное, что корреспондент – столичный.

Филимон в очередной раз подивился продуманности и изворотливости приятеля. Вот шельмец, как ему удается такие нужные знакомства иметь?

Жаночка оказалась веселой толстушкой. Она встретила появления Максима бурными визгами, охами, восклицаниями. Без лишних слов девушка выписала справку, поставила печать, сделав единственное замечание:

– Для стажера твой приятель немножечко того, староват.

Удостоверение слегка потерли кирпичом, кое-где прилапали жирноватыми пальцами, что бы исчезла его подозрительна новизна.

Получив удостоверение и доведя его до нужной кондиции, приятели направились в психиатрическую больницу. В этот раз они подошли с парадного, если можно выразиться в этом случае, хода. В будке не то вахтера, не то охранника: сидел здоровяк не то тридцати, не то сорока лет. Мужик был упакован в пятнистую, традиционную форму для всех тех, кто чего-нибудь охраняет. Его толстое, помятое от пересыпа лицо являло собой маску глобального равнодушия. На стук в стекло своей будки он среагировал только с пятого раза.

– Здрасьте, – не то спросил, не то ответил толстомордый. – Посещение психов начинается с 17.00, приемный покой для вновь поступающих с другой стороны – монотонно пробормотал он.

Посчитав на этом свою миссию законченной, охранник снова скрылся в недрах будки.

Максим терпеливо постучал еще раз.

– Эй, любезный, как бы нам с главврачом вашего учреждения поговорить. Мы в некотором роде, пресса, освещаем подготовку к знаменательной дате.

Слова Максима оказались волшебными, типа крибле-крабле-бумс для какого-нибудь Иванушки-дурачка или слова „пиво“ для измученного трудовым рабочим днем работяги. Лениво-брезгливое выражение исчезло с его лица, уступив место заинтересованности.

– Так у нас, вроде, на днях, были ваши…

Максим презрительно усмехнулся и с сарказмом ответил, ставя нахального провинциала на место:

– Наши? Вряд ли. Я представляю „Московский вестник психиатрии.“

Есть ли такой на самом деле, Филимон Аркадьевич не знал, но глядя Макса, поверил.

– Из Москвы? – удивился охранник. – Ишь ты, и там про Нашего знают…

Охранник потянулся к телефону, набрал какой-то номер, что-то пробормотал в трубку и громко доложил:

– Гамлет Иванович, тут к вам журналист из Москвы… впустить?… Есть!

„Интересненькое имечко у главврача, особенно с отчеством сочетается хорошо“, – пронеслось в голове у Филимона, – Хотя… в психушке возможно все…».

Мысль свою Лоховский додумать не успел, охранник попросил предъявить документы. Филимон немного занервничал, но глядя на невозмутимого Максима немного успокоился. Тем более, что его справка стажера была самой что ни на есть достоверной.

На удостоверение Макса охранник посмотрел только мельком, удостоверение Филимона Аркадьевича изучал долго и придирчиво.

– А говорили из Москвы? – недовольно произнес он, возвращая корочки Филимону.

– Из Москвы, из Москвы, – успокоил его Макс. – Это просто в качестве шефской помощи, в рамках новой программы: «Протяни руку журналисту из провинции». Вот мне его в качестве нагрузки и дали. Пусть осваивает так сказать, как работают профессионалы.