– Вы преувеличиваете волшебную силу искусства, – желчно сказал он, обращаясь к мухе.

– Отнюдь, – без улыбки отозвался Тодин. – Я рад, что мы с вами пришли к взаимному пониманию.

– Да? – усомнился Раман.

– Да, – Тодин кивнул без тени сомнения. – Кстати, если захотите увидеть Павлу… Мне кажется, она будет рада.

* * *

В эту ночь ее мучило скверное, исключительно скверное предчувствие. Ей почему-то вспоминался тюбик помады в щели тротуара – символ неосознанного, непознаваемого страха.

А утром пришел охранник.

Этот парень не был ей знаком. Она привыкла здороваться с охранниками и медсестрами – но этот, улыбчивый, коротко стриженый, встретился ей впервые.

– Доброе утро, Павла… Идемте.

– Доброе утро, – отозвалась она вежливо. – Разве на сегодня что-то назначено?

Вот уже несколько дней ее не тревожили лечением… то есть исследованиями. Тритан сказал, что, возможно, скоро они вообще не понадобятся.

– Доктор Барис хочет с вами поговорить, – парень улыбнулся снова. – Наденьте что-нибудь, в коридоре прохладно, опять перестарались с этим самым дурацким кондиционером…

У него была странная манера говорить. Чуть поспешно, как будто желая избежать паузы, как будто собеседник может задать неприятный вопрос, которого допускать ни в коем случае не следует.

– Идемте, Павла… – повторил парень почти просительно. Таким извиняющимся голосом не говорили ни один охранник и ни одна медсестра; Павла удивилась.

Она покорно набросила курточку; этот огненно-красный спортивный костюм купил ей и принес собственноручно Тритан. Чтобы не травмировать здорового человека больничной одеждой…

Всякий раз при имени Тритана она ощущала усталость. Даже если это имя было произнесено в мыслях.

Они шагали по пустынным коридорам – зеленый, как травка, сопровождающий и Павла, одетая в цвета пожарной машины. Сопровождающий, кажется, спешил – во всяком случае, шагал все быстрее и быстрее. Как будто в конце пути ему была обещана конфетка; Павла удивилась снова.

Медсестра за маленьким столиком подняла голову, перевела взгляд с Павлы на охранника и обратно. Белесые брови ее чуть поднялись – будто она хотела что-то сказать, но в последний момент раздумала. Павла криво ей усмехнулась.

Всем им спокойнее считать Павлу пациенткой. И ей, оказывается, в роли пациентки было легче; ей, по крайней мере, было к чему стремиться – к выздоровлению…

А чего ей ждать теперь?!

Тритан…

Она поморщилась, будто от кислого.

…И кажется, что уже много лет они живут, как муж с женой. В ее палату приволокли другую кровать – широкую и удобную; не клиника – отель для новобрачных. Порой ей хочется гнать его от себя, и она гонит – и погибает от тоски, и тогда он, великодушный, возвращается…

Она споткнулась на ровном ковре. Потом еще раз; сопровождающий вздохнул сквозь зубы – и тут же улыбнулся снова. Во весь рот. Как будто не охранник, а…

– Вы недавно служите? – спросила Павла, старательно глядя под ноги, чтобы не споткнуться опять.

– Недавно, – на этот раз парень улыбнулся довольно криво. – Меня… по личному… от господина Тодина.

Павла прерывисто вздохнула.

…Тритан.

Разве не мечтала она жить на необитаемом острове с любимым человеком?

Теперь они живут посреди психиатрической клиники, и по его приказу белые коридоры безлюдны, будто омываемые морем песчаные берега. Кусты сирени в парке заменяют пальмы, фонтан с каменным рыбаком заменяет водопад, медсестра за столиком – вместо мартышки, столь же безответна…

Какая лабуда.

– Сейчас налево, – заискивающе пробормотал парень, в то время как Павла, отлично знавшая дорогу в лабораторию Бариса, свернула направо. Сопровождающий, впрочем, будто ждал от нее такой странности и немедленно подхватил под локоть, разворачивая в нужном направлении:

– Нет, сюда…

Будто бы я бильярдный шар, подумала Павла с неудовольствием. Который катится по ровному полю, а его направляют, куда…

А почему, собственно, налево?!

– А куда мы идем? – спросила она удивленно. – К Барису?

– К Барису, – подтвердил охранник, и рука его, готовая уже выпустить Павлину руку, вдруг сжалась сильнее. – К Барису, как договаривались… К нему…

Павле вдруг сделалось страшно.

Тюбик помады, застрявший в щели тротуара. При чем тут помада… Рев саага в переходах пещеры…

Она споткнулась в третий раз. Сопровождающий сдавил ее руку что есть силы; мне больно, хотела она сказать – но во рту у нее внезапно пересохло.

Безлюдные коридоры.

Павла только теперь поняла, что никогда не бывала в этой части больницы. Запах чистого белья, теплый воздух из вентиляционных решеток, кварцевые лампы…

– Куда мы идем?!

Во рту у охранника…

А если он никакой не охранник?!

Во рту у него белой шеренгой стояли обнаженные в улыбке зубы. И рука, сжимающая Павлин локоть, сделалась совсем уж железной:

– Идемте… Пожалуйста… Ну, Павла…

Когда-то давным-давно, в детстве, с ней случилось нечто подобное. Когда она купалась в реке, нырнула – и защемила ногу в пасти подводной коряги. Тогда была тошнотворная паника, бешеное желание вырваться на поверхность, совершенно напрасные усилия… как сейчас…

Он тащил ее за собой. Теперь он ее тащил, а она такая слабая после всех этих опытов, она может только…

Теплый, узкий, душный коридор.

– Мне надо в туалет, – сказала она тонко, и колени ее подогнулись. – Мне очень, очень…

Держащая ее рука ослабила хватку на одно только мгновение – но внезапно проснувшийся инстинкт жертвы подсказал Павле момент для рывка.

Р-раз!

Ударил в лицо теплый и влажный воздух. Переходы Пещеры… нет, полутемный коридор с толстыми трубами вдоль стен. Она должна бежать. Она должна спасаться. Так велит инстинкт.

Топот ног за спиной. Пружинящий пол глушит шаги, но этот топот…

Почему он не окликает ее?! Он боится шума, если она сейчас закричит…

Резкий поворот, два коридора, направо и налево, Павла потеряла мгновение, не зная, куда свернуть, но топот ног за спиной…

…если она сейчас закричит, может быть, ее услышат?!

Железная дверь.

Павла пережила долгую секунду отчаяния, потому что больница приучила ее к запертым дверям – но железная дверь смилостивилась над ней и поддалась ее усилиям.

Темнота.

Вернее, полумрак, одинокая синяя лампочка в углу, горы скомканной ткани… Стеллажи… Склад? Прачечная?