Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Их разделяли всего два тонких слоя ткани, и каждое движение его бедер зажигало искры за ее полузакрытыми веками.
– Остался один.
Теперь его голос превратился в глубокий рокот. Эйприл откинула голову, и он принялся ласкать губами ее шею.
– Телесериал…
Черт. Его руки забрались под ее футболку, гладили спину и бока, и если она не закончит свой анализ сейчас же, то не закончит никогда, а если она не выиграет, то не увидит, как он раздевается, прежде чем оседлать его, самодовольного и возбужденного.
Ну, может быть, увидит, но знать, что она выиграла, было бы вдвойне приятно.
– Еще трюки, Кастер-Дефис-Рапп? – Она наслаждалась тем, как его горячий язык дразнит ее припухший клитор. – Пусть будет так.
Когда она встала на колени на диване, он застонал от потери телесного контакта. Потом застонал громче, когда она толкнула его на подушки, проникнув пальцами под пояс его боксеров.
– Подними бедра, – велела она, и он подчинился, приподнявшись достаточно, чтобы она сдернула ткань с его твердой и круглой задницы.
Его член качнулся навстречу рельефному прессу, твердый, мощный, со влажной головкой. Эйприл не прикасалась к нему, несмотря на то, что могла бы. Несмотря на то, что хотела.
Маркус с упреком покачал головой, но его голос звучал хрипло:
– Это жульничество, Уиттьер. Ты еще не заработала.
– Я не жульничаю. – Она свысока уставилась на него, разрумянившись от желания. – Если не ошибаюсь, трусы еще на тебе.
Эту самоуверенную усмешку надо запретить законом.
– На мне. Хотя и не на положенном месте.
– И ненадолго, – сказала она. – Ложись.
Повинуясь щелчку ее пальцев, он снова вытянулся на диване во весь рост. На этот раз, когда она оседлала его бедра, то сделала это, сжав в кулаке его возбужденный член, и за исключением нескольких лихорадочных движений бедер он больше не пытался отвлечь или прервать ее.
С силой проведя по члену, Эйприл снова заговорила, а Маркус дернулся под ней и стал еще тверже в ее руке.
– Я видела примечание Франсин о том, куда продюсеры сериала хотят его продать. – Тому же кабельному каналу, который показывает «Богов Врат». – Если у них получится, это обеспечит приличный бюджет, и я уверена, что твое участие в сериале поможет им добиться своего. Роль предусматривает боевые сцены, но и сильную эмоциональную составляющую. Подозреваю, тебе нравится, как они изменили пол персонажей по сравнению с обычным распределением профессий.
Она облизала ладонь. Снова провела по члену, и Маркус проглотил громкий стон.
– Этот сценарий я читала дольше всех, потому что искала красноречивые свидетельства того, что сериал будет стыдить секс-работников. Я ничего не нашла. – Свободной рукой она провела по его плоскому животу и груди. Маркус заерзал под ней. – Мое предположение? Тебя привлекла роль, потому что все, даже главная героиня, поначалу считают твоего персонажа просто хорошеньким и сексуальным, но он гораздо интереснее. Это умный сценарий, Маркус. Лучший из предложенных. И деньги хорошие.
– Так почему… – Он выгибался под ней, часто дыша, к ее бесконечному удовлетворению. – Почему я еще не на пробах?
Ее руки замерли. Проклятие. Она надеялась, что он не спросит.
– Не знаю, – медленно произнесла она. – Я не смогла понять.
С трудом выдохнув, он умудрился иронично заметить:
– Если поймешь, дай мне знать. Потому что я понятия не имею и надеялся, что ты сможешь сказать.
– Ладно. – Она убрала руки от его тела и положила на свои бедра. – У тебя есть гипотезы?
Он опустился обратно на диван.
– Конечно, я не хочу покидать тебя. Но пробы разлучат нас всего на день или два, так что дело не в этом. Во всяком случае, не только в этом. И я не хочу совсем прекращать играть, так что это тоже не проблема.
Подняв руку, он заправил прядь волос ей за ухо.
– Я уже несколько месяцев не могу заставить себя сходить на пробы и не знаю почему. Даже несмотря на то, что упускать такую возможность кажется глупым.
– Это не глупо. – Эйприл накрыла ладонью его сердце. – Здесь нет правильного или неправильного ответа. Только…
– …тот, который сделает меня счастливее, – закончил Маркус, и его лицо посветлело. – Надеюсь, это правда.
Она закатила глаза.
– Конечно же правда. Я бы не стала тебе врать.
Он скривился так внезапно и сильно, что она торопливо слезла с него.
– У тебя судорога? – Она внимательно осмотрела его, но не заметила ничего, кроме опавшей эрекции. – Где болит?
Он крепко зажмурился.
– Нет, я…
Его перебил звонок ее сотового, но она проигнорировала его.
– Чем я могу помочь?
– Пожалуйста, ответь на звонок, – сказал Маркус. Она не шевельнулась, и он прогнал ее. – Я в порядке. Просто мне нужна минутка.
Поглощенная мыслями о нем, Эйприл не посмотрела на экран, прежде чем ответить на звонок. Это была ошибка.
– Привет, милая! Я так рада, что застала тебя дома, – зазвенел в трубке голос матери, веселый и радостный. Слишком веселый и радостный. Значит, мама волнуется. Вероятно, потому, что дочь не отвечает на ее звонки.
– Привет, мам. – Черт! Черт! Черт! Черт! – Да. В кои-то веки мы решили остаться дома и расслабиться.
Маркус бросил на нее недоуменный взгляд, натягивая боксеры, без сомнения удивляясь, почему она врет матери. Они с Маркусом никуда не выходили после визита Алекса, отчасти чтобы избегать папарацци, а отчасти потому, что оба казались прирожденными домоседами.
По-видимому, он не замечал, что она сбрасывала звонки Джо-Энн.
– Ты… – Мать прочистила горло. – Ты все еще встречаешься со своим молодым человеком?
Эйприл подавила инстинктивный ответ: «Тебе нужна кушетка или нюхательные соли? Я знаю, ты, должно быть, в шоке».
– Да, – всего лишь сказала она. Это было вежливо и лучшее из того, на что она способна сейчас.
Слава богу, мама не стала расспрашивать о подробностях.
– В таком случае я приглашаю вас обоих. Мы с твоим отцом хотели бы пригласить вас на праздничный обед по случаю моего дня рождения, если вы свободны. Первая суббота июля, будем только мы четверо.
Воздух в квартире внезапно показался ей затхлым и холодным. Эйприл обняла себя свободной рукой и скукожилась, прижав подбородок к груди.
У нее не было вежливого способа отказаться. Если она скажет, что дата не подходит, ей предложат другую, потом другую, и так до тех пор, пока не станет ясно, что дело не в дате, и ей придется говорить о том,