Стань морем, стань волной. Плохо быть человеком, маленькой глупой козявкой, сожженной солнцем и обсосанной жадным морем до костей, как леденец на палочке.

Гулко… Шумно… Кто-то тянет за ноги вниз. Там мягкие водоросли, там тишина и прохлада.

…Море вливается в глотку, и горечь на языке – последнее, что он помнит.

Резь в глазах от яростного белого солнца. Скрип уключин. Черные от загара руки с извилистыми венами. Горбатые носы. Острый запах свежей рыбы.

Его переворачивают на живот, и из горла выливается столько воды, что можно устроить маленькое море. Вон и рыбка бьется на доске под скамьей. Маленькая, тощая, как червяк. Умирающий малек.

Собрав все силы, он выбрасывает вперед руку, и сжимает в плохо гнущихся пальцах скользкую рыбку, и приподнимается, и бросает ее за борт, не слушая громких удивленных голосов. Рыбка на миг замирает в воде – и, будто вдохнув всем телом, очнувшись от смерти, одним нырком уходит в синюю глубину.

Она не умрет.

Он не умрет.

Голоса, руки, солнце, твердые доски…

– Да что там плыть-то, – легко сказал Макар, глядя то на Машу, то на Бабкина. – Нырнул да поплыл.

– Ты же сказал, тебя рыбаки вытащили!

– Ну, просто мне надоело плыть. Вижу – лодка. Дай, думаю, попрошусь на борт.

– Автостопом, угу. А потом они высадили тебя на берег?

– Не высадили, – поправил Макар, – а довезли, накормили, напоили и отвели в полицейский участок. По моей просьбе.

Он откусил от бутерброда и запил остывшим чаем.

– А, нет! Сначала к врачу. Я, правда, не понял, что это врач. И, по-моему, этот тип сам не был уверен в своей профессии.

– А что в полиции?

– Я рассказал, что сбежал с яхты, поплыл к берегу и чуть не утонул по дороге. Мне, говорю, нужен консул и переводчик, а потом нормальный врач и полноценный сон. И, говорю, камера нужна, на случай, если придут меня убивать.

– Это ты на греческом им сообщил? – усомнилась Маша.

– На хорошем английском. Как выяснилось, хороший английский они не понимают, надо было не выпендриваться и сразу говорить на плохом. Ай эм стьюпид рашен турист. Май нейм из Елена Стогова. Ай вонт ту Ланден, зе кэпитал оф Грейт Британ.

– И что, сразу дали камеру?

Макар дожевал бутерброд и с печалью посмотрел на пустое блюдо.

– Пока они совещались, я сообразил, что зря все это затеял. Если бы Будаев явился за мной, никакая камера меня бы не спасла. Выкупил бы он меня у греков, как пить дать. Поэтому я решил изменить план и для начала смыться подальше от участка. К этому моменту мы уже нашли на карте примерное место стоянки «Одиссея», они посчитали, сколько я проплыл и, по-моему, не поверили. Потом это сыграло мне на руку.

Бабкин помотал головой:

– Нет, подожди, я не понимаю… Как полиция отпустила тебя? Без документов, с такой историей?!

– Ты представляешь местную полицию? – снисходительно осведомился Макар. – У них основная забота – выбрать, в какой таверне поужинать этим вечером. Думаешь, им нужен был свалившийся неизвестно откуда на их головы турист с драматической историей о похищении? Когда я сказал, что все выдумал на пьяную голову, а на самом деле живу в отеле «Сани бич», они очень обрадовались.

– А что, там в самом деле есть такой отель?

– Понятия не имею, – признался Илюшин. – Я рассудил, что везде есть сани, везде есть бич. Короче, меня отпустили, и я пошел, куда глаза глядят. Вышел на пристань, потому что больше там некуда выйти. Остальное вы знаете.

– А план? – вмешалась Маша.

– Да, что ты собирался делать?

– Вообще-то я хотел найти утренних рыбаков. Они приняли такое живое участие в моей судьбе, что мне казалось нечестным бросать их без помощи.

Бабкин хмыкнул:

– И чем же, интересно, ты собирался им помочь?

– Не я им, – поправил Макар. – Они мне. Я подумывал пересидеть у них ближайшее время, пока не приду в себя. Самое трудное было объяснить это людям, которые не говорят на английском. Ни на плохом, ни на хорошем. Я пытался восстановить свой пассивный запас греческих фраз…

– У тебя есть пассивный запас греческих фраз? – поразился Сергей.

– Эфхаристо я тын пэрэпииси, – с гордостью сказал Макар. – Парасамэ орэа и дэн колимбао кало!

– И как это переводится?

– «Спасибо за хорошее обслуживание», «мы прекрасно провели время» и «я плохо плаваю».

Сергей несколько секунд, открыв рот, смотрел на Илюшина, а потом захохотал.

– Какой… ха-ха-ха… прекрасный… набор! – сквозь смех выговорил он. – Ты специально к случаю учил, что ли?

– Если б я учил к случаю, я бы еще добавил: «Дайте мне парабеллум». Но тут появился ты и избавил меня от лингвистических мучений.

Сергей подался вперед, уперся ладонями о стол:

– Ну, хорошо. И что же мы теперь будем делать?

Илюшин дотронулся до щеки и тихо охнул:

– Ой, йо-о-о! Для начала испробуем средство вашего лекаря.

Он щедро намазал белым кремом половину лица и стал похож на венецианскую маску. Бабкин фыркнул:

– Ну и рожа у тебя, Шарапов! Какая-то личинка терминатора. Ну ладно, так что с планами?

– Для начала мне нужен консул.

– Восстановить документы и заявить о преступлении?

Макар посерьезнел.

– Документы – да. Второе – нет.

– Ты не собираешься заявлять на Будаева? – изумилась Маша.

Илюшин покачал головой.

– Пока нет. Я хочу сам с ним разобраться. Не привлекая к этому государство.

– Что за детский сад?! – возмутилась она. – Сережа, скажи ему!

Но, взглянув на мужа, поняла, что тот ничего говорить не будет. Бабкин поддерживал друга.

– Вы с ума сошли оба! – Она набросилась на Илюшина: – И как ты собираешься объяснять консулу отсутствие документов?

– Трудновато, – признал Макар. – Но выкрутиться можно. Маша, ты не пугайся так. В ближайшее время я ничего предпринимать не стану. Мне бы в себя прийти, вернуться в Россию, придумать убедительное объяснение моему отсутствию… Забот и без Будаева хватает.

– Я пообщался с капитаном, – сказал Бабкин. – Он согласен поменять курс. Высадит нас в ближайшем крупном городе.

– Долго пришлось уговаривать?

– Муромцев первый это предложил. Говорит, курс все равно пришлось бы менять, потому что штормовой фронт приближается быстрее, чем обещали метеослужбы.

Макар потянулся, сбросил одеяло.

– А пойдемте, дети мои, на палубу, а? У меня от кают скоро начнется клаустрофобия. Взаправдашняя, не придуманная.