– Аппетиты у него колоссальные, – сказал Дэниэл, писавший для какого-то угрюмого воскресного обозрения. – И я не только о еде.

– Штука в том, что он, вероятно, еще до своих сорока умрет от инфаркта, – сказал Джеймз, писавший для какого-то таблоида-середнячка. – Господи, быть бы как он!

Именно Джеймз накрепко прицепился к Мартину в те первые месяцы – осенью 1992-го. Все, что касалось шоколадной войны, завораживало Джеймза. Его завораживало то, как эта война кристаллизовала противостояние британцев и французов. Как эта война обнажала несуразицы единого рынка. Как все стремились эмоционально соотнестись с шоколадом. Завораживало само представление о других жирах, не какао, добавлявшихся в британский шоколад из-за нормирования военного времени, из чего он сделал вывод, что британцы любят в своем шоколаде именно то, что в нем есть “вкус войны”. Но было в этом предмете нечто, привлекавшее его сильнее всего прочего, – то, что Борис про шоколад еще не написал. Джеймз усмотрел здесь возможность понравиться своему редактору, сочинив большой, смачный материал на две страницы, и материал этот затронет все до единой страсти его читателей – все страсти, в каких они наиболее уязвимы и подвержены манипуляции: патриотизм, ностальгия по военным годам, тяга к детству, неприятие иностранцев. Все, что предположительно оказалось бы неотразимым во всей этой истории, впитала в себя одна фраза Джеймза: “переборисить Бориса”.

Насколько понимал сам Мартин, изыскания Джеймза для этого материала развернутыми не были. Сам Мартин был единственным источником, а сбор информации сводился к одиночному получасовому интервью – или, вернее, неформальной болтовне за парочкой джинов-с-тоником в баре на Пляс Люкс вдобавок к паре телефонных разговоров, в которых Джеймз прояснил кое-какие подробности, которые даже редактор Джеймза (легендарно снисходительный во всем, что касалось фактической точности) считал необходимым проверить. Материал опубликовали на следующей неделе, и Мартин, увидев заголовок, предположил, что это будет отнюдь не изощренная похвала шоколадным переговорам: “БРЮССЕЛЬСКАЯ ШОКО-ЖУТЬ. ОНИ ДЕРЖАТ НАС ЗА «КУДРЯШКИ»[78] НА ЗАГРИВКЕ”.

“Бестолковые брюссельские бюрократы, – говорилось в зачине статьи, – могли б, конечно, дай им волю, БОЙКОТИРОВАТЬ Великий британский шоколадный батончик”.

Ну, для начала, это неправда. Ладно, допустим. Что дальше?

“Встревающие во всё члены Европарламента, у которых слишком много свободного времени, подумывают о возобновлении знаменитой «Шоколадной директивы» 1973 года, приведшей к тому, что французы с бельгийцами отвернулись от британского шоколада и, более того, заявили, что его и шоколадом-то называть нельзя.

Что за околесица материковая! Sacré bleu! Quel snobisme![79] Непревзойденный британский шоколад обожаем повсюду от Москвы до Каракаса, а «Даблдекер» производства «Кэдбери» в той же мере часть британского стиля жизни, что и сам лондонский двухэтажный автобус”.

Мартин купил экземпляр газеты в киоске на Рю-де-Трев. Шел на Пляс Люкс – на очередную встречу, обещавшую быть трудной, но, если все сложится, потенциально очень полезную. Недавно он наладил отношения с французским членом Европарламента по имени Поль Лакост, и тот согласился представить Мартина одному шоколатье из Парижа, несколько дней гостившему в Брюсселе. Возможно, после стаканчика-другого зародится у них какое-то взаимопонимание, и, кто знает, может, и сойдутся на чем-нибудь. Впрочем, оптимизм Мартина, стоило прочесть первые абзацы статьи, несколько подпортился. Прочитав же еще пару фраз, он скомкал газету и швырнул ее в мусорку. Почувствовал, как заливается румянцем при мысли о том, что имеет отношение к подобной чепухе. Двинулся дальше к площади, пытаясь убедить себя, что нанесенный ущерб не чрезмерен. Его коллеги на Фабрике увидят материал, это уж точно, и, вероятно, станут над Мартином подтрунивать за то, что он оказался столь наивным и взялся сотрудничать с таким человеком, как Джеймз. Но газету, где вышел материал, в Брюсселе читали мало, и, если повезет, статья пройдет незамеченной: такой это был образчик британского евроскептицизма, что большинство людей, пожав плечами, не придаст ему никакого значения. Еще более вероятно, что статью вообще не прочтут.

Этим теплым вечером начала октября Поль Лакост и его гость, шоколатье Венсан, сидели за уличным столиком, наслаждаясь прохладным пивом. Перед ними лежали две газеты, обе открыты на статье Джеймза. Когда Мартин приблизился, они кивнули ему, но радушие их приветствия на этом исчерпалось.

Первые двадцать минут о статье никто не заговаривал. Мартин и Венсан изо всех сил старались быть друг с другом учтивыми. Мартин принес с собой подарочную коробку с самой популярной продукцией “Кэдбери”: “Флейк”, “Дэйри Милк”, шоколадная лягушка (“Фреддо”), “Пикник”, “Буст” и “Виспа”[80], каждая обернута в красочный пластик с отметкой о происхождении в виде логотипа броских основных оттенков. Венсан же предложил Мартину одинокую плоскую плитку шоколада, обернутую в простую бурую бумагу, на лицевой стороне самым простым и сдержанным шрифтом отпечатаны были слова: Chocolat Artisanal Francais Cacao Pur[81].

– Может даже показаться, – сказал Венсан, – что мы с вами не один и тот же продукт производим.

– Ну, вероятно, в этом-то все и дело, – сказал Мартин. – Если вы считаете, что наши продукты столь отличны от ваших, как наш шоколад может представлять угрозу вашему?

– Потому что многие предпочтут ваш шоколад моему, вот в чем загвоздка.

– И почему же?

– Потому что они идиоты! – отрезал Венсан, в ярости бухая кулаком по столу.

– А может, потому, что растительный жир и молоко очень приятные добавки к шоколаду и у британцев есть к этому склонность?

– У британцев! Шоколад у вас не лучше вашей журналистики.

Так прозвучала первая отсылка к статье Джеймза. И теперь, когда этого предмета коснулись, избежать его вряд ли удалось бы.

– Вас в этом материале цитируют, кажется, довольно пространно, мистер Агнетт, – заметил Поль Лакост.

– Я прочел первые несколько строк, – сказал Мартин. – Уверен, какие бы там цитаты моих слов ни приводились, к тому, что я сказал, это имеет отдаленное отношение.

– Ну, судя по тексту, вы сказали, что “французы с бельгийцами лучше б перестали петушиться…”

– В каком смысле “петушиться”? – спросил Венсан. – Это что, очередная низкопробная шутка о галльском культурном стереотипе?

– Это очень распространенный английский оборот, – пояснил месье Лакост и продолжил: – “…перестали петушиться и согласились с тем, что Евросоюз – это в первую очередь свободная торговля. Есть простой способ решить, какой сорт шоколада лучше, – дать рынку выбрать!”

– Да, свободный рынок я упоминал, – сказал Мартин. – Но говорил я в основном не об этом. Я говорил о Европе как идее. О том, что нам, европейцам, больше незачем воевать друг с другом, потому что у нас есть гораздо более рациональные и спокойные пути примирения наших несогласий.

– Ну, если вы действительно употребили слово “идея”, – заметил месье Лакост, – это объясняет, почему ваши ответы оказались не процитированы. Нам всем известно, что англичане терпеть не могут