– Но, Дебора, что же он сделал?

– Он считает меня ничтожной тварью! Он оскорбил меня так… о, тетя Лиззи, пожалуйста, оставьте меня одну! И никого ко мне не пускайте! Я не хочу никого видеть!

У Деборы был такой разъяренный вид, что леди Беллингем даже не попыталась с ней спорить, а вышла из спальни на подгибающихся ногах, чувствуя, что ее смертный час недалек. Она услышала, как Дебора повернула ключ в замке, и пошла к себе в будуар, решив укрепить слабеющие силы валерьянкой и лечь на диван с флаконом нюхательного уксуса в руках.

Однако не успела она устроиться на диване, как к ней вошел Люций Кеннет и спросил веселым голосом:

– Я слышал, что Дебора вернулась. Где она?

– Заперлась у себя в комнате. По-моему, она совсем помешалась, – простонала леди Беллингем.

– С чего это она? – изумленно спросил Кеннет.

– Не знаю. Приходил Равенскар, и она говорит, что он ее жутко оскорбил. В таком состоянии я ее никогда не видела! Она прямо задыхалась от ярости!

– Да что такого этот тип мог ей сказать?

– Не спрашивай меня – я не знаю. Боюсь, что он сделал ей неприличное предложение. Она говорит, что с удовольствием бросила бы его в кипящий котел. Но запомни, Люций: если ты опять ей будешь помогать, этот дом будет для тебя закрыт навсегда!

– Вот еще! Я собираюсь наказать мистера Равенскара побольнее! Пожалуйста, сударыня, скажите Деборе, что я здесь. У меня есть для нее известие, которое ее очень порадует.

– Она сказала, что никого не хочет видеть. Ты же знаешь, что в таком состоянии к ней лучше не подходить. И она заперлась у себя в спальне. Пожалуйста, Люций, уходи и оставь меня в покое. У меня и так раскалывается голова!

– Ладно, не волнуйтесь, сударыня, – сказал Кеннет. – Я пойду. Может быть, вы меня теперь не скоро увидите, но даю вам слово, что я великолепно отомщу Равенскару за Дебору – она будет довольна! Так ей и скажите! Нет, лучше я напишу ей записку, чтобы ее приободрить.

– Делай что хочешь, только оставь меня в покое! – взмолилась леди Беллингем, закрывая глаза и указывая слабой рукой на дверь.

Когда через двадцать минут мистер Равенскар пришел домой, он все еще пребывал в бешенстве, которое читалось в его нахмуренной физиономии и крепко сжатых губах. Он так злобно рыкнул в ответ на невинное замечание о погоде, которое некстати сделал открывший ему дверь дворецкий, что тот поспешно ретировался на кухню, где сообщил слугам, что, по всем признакам, их хозяину не повезло в любви.

Равенскар же швырнул перчатки на один стул, а плащ на другой, заперся в библиотеке и провел целый час, вышагивая по ней взад и вперед. Никогда в жизни им не владели столь сильные и столь разноречивые чувства. Он не знал, на кого он зол больше – на себя или на мисс Грентем, и долго и свирепо раздумывал над этой проблемой, пока не обнаружил, что больше всего он негодует на Мейблторпа. Он вдруг осознал, что с огромным удовольствием задушил бы своего кузена. Это открытие привело его в еще большее раздражение, и он стал убеждать себя, что все получилось наилучшим образом: он избавился от бессердечной, беспринципной, расчетливой бабенки. Однако это соображение почему-то его ничуть не утешило, и, хотя он немного отвел душу, расколотив вдребезги фигурку из севрского фарфора, которую он всегда терпеть не мог и которую какой-то болван поставил на каминную полку, удовольствия от этого хватило не надолго. Равенскар продолжал метаться по библиотеке, то представляя себе, как он душит мисс Грентем и бросает ее труп собакам, то мечтая вместо нее задушить Мейблторпа, а для мисс Грентем изобрести кару, которая каким-то таинственным образом предоставила бы ему власть над ней до конца ее дней.

Разумеется, столь сильный гнев не может продолжаться бесконечно. Постепенно он уступил место горькому разочарованию: у Равенскара возникло чувство, что в его жизни уже никогда не случится ничего хорошего. В таком настроении он поднялся наверх, переоделся к обеду, не сказав ни слова своему камердинеру (который, исподтишка взглянув на его физиономию, возблагодарил за это судьбу) и даже не заметив, что тот подает надоевший ему камзол, который он только предыдущим вечером решил никогда больше не надевать.

Его мачеха и Арабелла уехали обедать к знакомым, и он один сидел во главе длинного стола, едва прикасаясь к подаваемым ему блюдам, и с отвращением отказавшись от сбитых сливок на десерт. Зато он выпил чуть ли не целую бутылку старого портвейна, которую дворецкий догадался принести из подвала.

Равенскар все еще сидел за столом, погруженный в свои мрачные думы и держа в руке недопитый бокал, когда дворецкий принес ему записку, которую только что доставил посыльный. Равенскар глянул на нее безразличным взглядом, узнал почерк леди Мейблторп, и у него на щеках заиграли желваки. Записка была весьма краткой. Леди Мейблторп просила его как можно скорее прийти к ней на Брук-стрит.

Меньше всего в этот вечер Равенскару хотелось видеть леди Мейблторп, но не в его привычках было уклоняться от неприятных обязанностей. Поэтому, допив портвейн, он приказал дворецкому принести ему плащ, шляпу и трость.

На Брук-стрит он был немедленно препровожден лакеем в гостиную на втором этаже. Там он нашел свою тетку, которая с оглушенным видом сидела перед камином.

Как только за лакеем закрылась дверь, она воскликнула:

– Ты слышал, что случилось, Макс?

Равенскар ожидал найти леди Мейблторп вне себя от ярости и мог только предположить, что, как и у него, первый порыв гнева уже улегся.

– Да, – ответил он, – слышал. Мне очень жаль, что я не справился с вашим поручением, тетя.

– Да ты тут совсем не виноват, – сказала она. – В жизни я не бывала так огорошена!

– Нет, я виноват, – сказал Равенскар. – Я мог это предотвратить, но, как дурак, не стал этого делать.

Леди Мейблторп поглядела на него с изумлением:

– Но почему же ты мне ни слова не сказал, Макс? Ты и в самом деле знал, на ком он на самом деле собирается жениться?

Равенскар удивленно поглядел на тетку:

– Я вас не понимаю, сударыня. Мы же оба это знали.

– Да я до сегодняшнего дня и слыхом не слыхала об этой девушке! – воскликнула леди Мейблторп.

– «Слыхом не слыхали»? – непонимающе повторил Равенскар. – О ком вы, черт возьми, говорите, тетя?

– Я говорю о девочке, на которой женился Адриан. А ты о ком говоришь?

– Девочке? Кто-то из нас сошел с ума. Адриан женился на Деборе Грентем!

– Ничего подобного! Он женился на одной из дочек Лакстонов!

– Что? – прогремел Равенскар.

У его тетки дернулась голова.

– Ради бога, не кричи на меня! Мне и так сегодня досталось. Значит, ты не знал? Он и тебе заморочил голову?

Равенскар судорожно раскрывал и закрывал рот, как рыба, вытащенная из воды. Однако через несколько мгновений он сумел взять себя в руки.