Я видела в этой роли Ирину Карташеву в Театре Моссовета. Она играла строгую женщину, строго, по-английски, одетую и причесанную, и это тоже была правда. Но моя героиня мне чудилась женщиной, которая старается сохранить жизнерадостный вид, создать иллюзию счастливой семьи, богатого дома и полного благополучия.

И мы долго-долго ездили по Москве, искали вместе с Шейнцисом какой-нибудь заграничный красивый современный костюм. И нашли. Замечательного оттенка розовый костюм, неожиданно как будто на меня сшитый. Мы оба были в восторге, и, конечно, я подумала: «Ух, в таком костюме я должна производить впечатление счастливого человека!» Он органично сочетался с моим представлением о самой роли. Моя героиня многие годы провела в браке, и теперь упрекать мужа в том, что он неверен, или выяснять истину – бессмысленно, и если она согласилась на роль жены, которую не очень любят, но создают такую иллюзию, значит, ее надо поддерживать.

Поэтому в сцене, где я говорю о том, что любовница моего мужа пыталась покончить с собой, я немного скрываю свое состояние за юмором и показным спокойствием. На самом деле это больная тема, которую я ни перед собой, ни перед людьми со всей искренностью никогда не затрагиваю.

Но есть другая сцена, в которой Орнифль, привыкший цинично, насмешливо вести себя с людьми, вдруг обнажает себя и предстает человеком глубоко чувствующим, осознающим свою вину перед женой. Он болен. Я стою около него, и он вдруг впервые за долгие годы так искренно говорит: «Вы единственная женщина, которую я когда-либо любил». И это такая неожиданная фраза, что я теряюсь – то ли обрадоваться сказанному, то ли опять сделать вид, что я не верю, что все это шуточки, потому что шуточек у моего мужа очень много. И я спрашиваю: «Я что, должна за это поблагодарить вас?» Он отвечает: «Вы были со мной несчастливы?» И тогда я говорю правду: «Это не то слово».

Когда человек привыкает к своему незавидному положению, то с болью ему об этом говорить не хочется. Хочется спокойно, смиренно: другого выхода нет, что поделаешь, значит, так. Наверное, внешняя невозмутимость моей героини немножко обманывает зрителя. И он думает, что ей все равно. На самом деле боль люди стараются не показывать, прикрываются юмором, иронией, показным спокойствием. И видя свою жену такой, Орнифль произносит: «А где ваша душа? И у вас ведь была когда-то прекрасная душа!» И я говорю ему очень спокойно, глубоко и вразумительно: «Она умерла». Он понимает. «Значит, наша жизнь была для нее очень трудной». И спрашивает: «Почему?» И я отвечаю честно: «От голода». От того, что не было любви в ее жизни, но приходилось делать вид, что все хорошо. Он и это понимает. И, видимо, какое-то предчувствие возникает у Орнифля, что его жизнь внезапно может оборваться, и он говорит: «Верните мне мою душу. Я боюсь, что она мне понадобится». И я, опять же с печалью, отвечаю: «Она отвыкла от вас». Значит, он о душе своей совсем не вспоминал, но что-то произошло, и это заставило его теперь задуматься о смерти, почувствовать свою вину перед женой и, главное, перед самим собой. Наша с ним последняя сцена – диалог двух людей, которые провели вместе всю жизнь, но никогда ни о чем серьезно, по душам, не говорили.

Я опасаюсь, что публика, возможно, не успевает понять весь трагизм этой сцены, потому что, в общем-то, и слов мало, и я на вид спокойна, но я плачу. Ведь в такой момент, когда мы можем навеки расстаться, хочется быть искренней и не нужно многословия, выяснения отношений, упреков. Хочется, чтоб он просто чувствовал мою боль. Сама покорность упрекает сильнее, чем любые слова…

Роль моя в спектакле маленькая, но я люблю ее именно за такие сцены. Люблю этот спектакль потому, что публика получает удовольствие от остроумия автора, сумевшего создать четкий психологический рисунок пьесы. И, думается, мы не испортили замысла автора, потому что роли распределены, по-моему, очень хорошо.

Мадемуазель Сюпо, секретаршу Орнифля, исполняет чудесная артистка Светлана Рябова. Она вошла в спектакль после того, как эту роль сыграла другая актриса, более холодная и более сдержанная, Луиза Мосендз. Светочка же привнесла в образ такую детскую беззащитность, которая выглядит смешно, но очень трогательно. Поэтому Светлана Рябова – богатое приобретение нашего театра.

А сейчас мне хочется рассказать о большом для меня празднике, на который я решилась, – это мое 80-летие. Мы долго думали с Володей, как лучше поступить… Можно было пройти незаметно, ну поздравили бы близкие люди, и все… Но размышляя о своей жизни в театре, я все время ощущала как чудо, что в свои 80 лет играю на сцене Академического театра сатиры, где прошла вся моя жизнь, где сыграны замечательные роли, где я испытывала счастье быть рядом с великими артистами, такими как Хенкин, Лепко, Менглет, Папанов, Мишулин, Миронов, где и сейчас сверкают юмором и мастерством Александр Ширвиндт, Михаил Державин, Юрий Васильев, Ольга Аросева, Нина Архипова, Нина Корниенко, Света Рябова, Маша Ильина, Лена Яковлева, Юля Пивень… да разве всех перечислишь!

Но самое главное, я играю прекрасные роли: в спектакле «Ждать?!» – гордая трагикомическая актриса Элизабет Мадран, «Орнифль» – роскошно одетая, никому не нужная графиня, жена, не любимая своим красавцем мужем – Александром Ширвиндтом, «Таланты и поклонники» – чудесная русская женщина, трогательная в своей любви к дочери и ее успеху Домна Пантелеевна. И наконец, небольшая роль в обаятельной музыкальной миниатюре «Нам все еще смешно», написанной нашим молодым талантливым актером Алексеем Колганом.

Четыре разных и очень заметных роли в 80 лет – это чудо, счастье. Я подумала, что если сейчас не выйду, то, может быть, уже больше никогда и не смогу выйти на свой юбилей в такой форме и имея столько ролей в репертуаре. Играя сегодня на сцене, я ощущаю, как моя душа летит ввысь, и хочу, чтобы публика почувствовала мое счастье, мою благодарность и театру, и зрителю, и своей судьбе.

Друг мой, не удивляйтесь, что я пишу о счастье, ведь я так часто горевала и горюю о несыгранных ролях. Но наша профессия такова, что, пока мы живы, мы хотим играть, хотим выразить себя, открыть в себе новые грани, прожить еще одну (а может быть, и не одну) другую жизнь, удивиться самому себе.

Решившись на юбилей, я зажила, как семнадцатилетняя девчонка, рискнувшая на не свойственную ей дерзость. Моя дорогая Дашенька во всем поддерживала меня и предложила полететь в Париж, чтобы там купить платье для юбилея. Муж мой одобрил наш план, и мы полетели, окрыленные влюбленностью в Париж, в наш будущий праздник, в мое помолодевшее настроение. В этом городе я уже была раз пять, но он никогда не надоедает. Я безумно люблю ходить по знакомым улицам, зайти в кафе «Сара Бернар», сфотографироваться около ее портретов. В одном из магазинов мы купили мне чудесное белое платье. Оно было достаточно смелым для моего возраста, но таким красивым, так хорошо сидело и такое мое, точно добрая фея, узнавшая о моих детских мечтах, принесла мне, уже седой восьмидесятилетней женщине, свой подарок.