Наутро, вчерашняя невеста горько расплакалась Свекровь схватила ее на руки и прижала к своей груди – «Не плачь, девочка, мой сын купит тебе много-много украшений!».

В тот же день оскорбленные родственники Сарады унесли ее обратно в родительский дом. Рамакришна рассмеялся: «Что-что, а наш брак они аннулировать не могут». Он явно стоял выше всей скандальности этой ситуации.

Но, видимо, та сцена подействовала на него и много лет спустя он, так ненавидевший золото, приобрел через посредников для уже выросшей жены своей такие же украшения, какие были на ней в тот праздничный день ее далекого детства.

Женившись, Рамакришна не изменил себе и через некоторое время вернулся из деревни обратно в Калькутту, стал снова служить в храме и снова мысли и помыслы его ушли в бесконечность – и он, по всей видимости, забыл о доме, о семье и о маленькой жене своей.

В жизни же Сарады по существу ничего не изменилось – кроме статуса. Обязанности остались те же, но свободы теоретически стало меньше. Теперь она была замужней дамой, несмотря на свой возраст.

Она жила попеременно – то в доме отца, то в доме родителей мужа. Шли месяцы, проходили годы, девочка выросла и стала красивой и статной девушкой.

И так прошло более десяти лет.

А тем временем в тихий мирок Джайрамбати стали приходить из столицы Британской Индии нехорошие пугающие слухи и оживленно щебечущие у водоемов женщины стали замолкать и расходиться, если к ним подходила Сарада или ее мать. В деревне не бывает тайн и вскоре всем, в том числе и Сараде, стало известно, что с мужем ее в Калькутте происходит что-то настолько странное, что впору снова говорить о полной потере рассудка. Девушку жалели, семье ее вроде бы сочувствовали, но при этом всячески смаковали подробности и вновь и вновь пересказывали рассказы очевидцев. Судачили без конца и, в общем-то, было о чем – даже для насквозь религиозной Индии поведение их односельчанина выглядело явно ненормальным: говорили, что он то поет, то смеется, то (жрец! священник! посредник между людьми и Богом!), обмотав дхоти вокруг талии так, что получилось подобие хвоста, прыгает на четвереньках вокруг храма, отождествляя себя с Хануманом, военачальником обезьян и верным помощником Рамы.

Частенько его видели сидящим на пути прохожих паломников с залитым слезами лицом – он взывал к Матери – Кали с таким исступлением, что окружающие думали, что он только что остался сиротой, похоронив свою настоящую мать. Услышав молитву, увидя икону или просто при мысли о Боге он впадал в невиданное никем состояние – глаза закатывались, члены отвердевали, он полностью отключался от окружающего мира и мог оставаться в таком трансе минуты, часы и даже дни; при этом зрачки его полузакрытых глаз каменели и по ним можно было постучать пальцем. И только редкое-редкое дыхание, да блаженная улыбка говорили о том, что он жив.

А, возвратившись в наш грешный мир, он говорил странные, безумные вещи. «Все религии одинаково истинны» повторял он – и это в Индии, разделенной не только конфессиями, но и тысячами каст. «Человек должен жить в миру и работать во имя Божие» учил он, и это в храме, призванном уводить людей из призрачного земного существования. Он медитировал ночью на кладбище, он рассказывал о встрече с Христом и, наконец, нечто совершенно невообразимое – отрастив длинные волосы, он чистил ими выгребные ямы неприкасаемых!

И сердобольные соседки с жалостью поглядывали на его «соломенную вдову».

Сараде было нелегко выдержать пресс этого сочувствия и этих пересудов. Она не знала правды, но помнила его отеческую нежность, безграничную доброту, его удивительное особенное обаяние. Что-то было не так, что-то не совпадало и хотелось самой увидеть его, быть рядом, быть полезной ему – как полагается хорошей жене.

И она принимает решение.

Расстояние от Джайрамбати до Калькутты всего 60 миль или чуть больше – в зависимости от того, какой дорогой воспользоваться Дорог было две и у обеих была скверная репутация В те годы, о которых идет речь, в довершение к обычным неудобствам сельских проселочных дорог, на них во всю пошаливали. Британский порядок был строг только в городах, там, где стояли гарнизоны, а в глубинах Индии жили по старинке, не очень даже интересуясь, кто правит их страной из-за синей линии горизонта – моголы, местные царьки или неизвестно откуда взявшиеся бледнолицые господа.

Разбойники были зачастую не простые душегубы, а весьма колоритные душители с религиозным окрасом– Индия есть Индия Бесшумно возникая сзади жертвы в черноте тропической ночи, они специальным платком в одно мгновение намертво сжимали ей горло, повторяя при этом имя богини Бхавани. Говорили, что Бхавани сама создала это бандитское сообщество и даже на глиняных муляжах сама научила их страшному искусству удушения – ритуального убийства без пролития крови. Впрочем, главной целью, конечно, оставалось ограбление и нередко во главе ночных банд стояли видные люди, старосты окрестных деревень, в течение дня намечавшие среди гостей на ярмарках и празднествах более или менее богатых и указывавшие на них своим сообщникам.

Весь этот макабр уходил далеко в глубь истории. Еще в VII веке Сюань Цзан, путешественник из Китая, писал о наследственных душителях (как во всех кастах, «ремесло» передавалось от отца к сыну), сделавших грабеж и убийство своим религиозным долгом.

Быть задушенной на пути в Калькутту Сарада не опасалась – женщин, как правило, среди жертв богини Бхавани не было. Да и взять у нее было нечего.

Забегая вперед, скажу, что встречи с разбойниками избежать не удалось Только случилось это позднее, через несколько лет, когда она вторично шла пешком из родной деревни, где гостила некоторое время, в Калькутту, к своему странному и великому мужу.

В тот раз ночь застала ее в пути, одну-одинешеньку. По счастью, ночные тати, муж и жена, появились не сзади и не бесшумно – конечно, это были не легендарные душители, а просто обычные злоумышленники, но все равно их вопли и зверские физиономии могли до смерти напугать любого.

Любого – но не Сараду. Ее внутренняя абсолютная чистота не позволила ей испугаться, и подсказала неожиданную для них и естественную для нее реакцию. «Батюшка, матушка, – сказала она, сложив ладони, – я иду в Дакшинешвар, к моему мужу, а здесь, говорят, лихие люди, защитите вашу дочь, пожалуйста!». В этом сказочном обращении нет никакой игры, так действительно она видела окружающий мир.

Незадачливые «батюшка с матушкой» были настолько тронуты ее словами, что бережно довели ее до самого конца пути, до кельи Рамакришны, где и сдали ее ему с рук на руки. И он, истинный сын Индии, принял их с почестями – как если бы они, и вправду были ее родственниками.

Странно для нас, но логично для атмосферы этой удивительной страны, впоследствии они забросили свой неблаговидный промысел, не раз приходили к Рамакришне и стали, в конце концов, его последователями.

Все это было позднее. Но первый поход Сарады Деви из родного дома в Джайрамбати в обитель мужа в Дакшинешваре близ Калькутты тоже оказался не вполне благополучным. Сначала все складывалось удачно – по случаю какого-то праздника (биографы спорят, какого именно) группа женщин из ее деревни решила идти в Дакшинешвар, чтобы совершить омовение в Ганге. Сарада вызвалась идти вместе с ними. Ее отец, Рамачандра, сразу же понявший, что именно притягивает его дочь, решил сам сопровождать ее. Был выбран благоприятный день – без этого в Индии не предпринимается ничего, даже сейчас – и яркая красочная процессия зашагала по пыльной дороге, такой же дороге (с соединяющимися над ней огромными деревьями, с изумрудно зелеными полями, с маленькими, затянутыми ряской водоемами, где из грязи и вони тянется божественный лотос), словом, по такой же дороге как та, что спустя несколько десятилетий найдет своего художника в лице великого Киплинга (жившего, кстати сказать, в описываемые дни со своими родителями сравнительно недалеко от дороги, по которой двигалась Сарада).