– Ну, это нам еще предстоит, – деловито ответила Неистовая Корсиканка. – Только стоит ли думать об этом сегодня, когда всех нас ждет неописуемый ужин и по паре глотков хорошего вина. У меня, правда, есть еще полторы бутылки рома, подарок одного из корабельных ухажеров, но его я приберегу к зиме как единственное наше лекарство.

– Думаешь, нам придется встречать здесь не только осень, но и зиму?! – огорчилась Маргрет, уже занявшая свое, наиболее превилегированное, место – на борту шлюпки; Рой и служанка должны были восседать на камнях.

– Я думаю о том, как приятно будет встречать на этих скалах первые проблески весеннего солнца, – жестоко «утешила» корсиканка норд-герцогиню.

Открыв свой сундучок, Бастианна извлекла оттуда зеленоватую бутылку, по-мужски, зубами выдернула из нее пробку и, не удержавшись, тут же сделала пару глотков.

– Ладно, ладно – успокоила она изысканное общество, – понимаю, что по этикету не положено, особенно в присутствии норд-герцогини. Одна рюмочка у меня есть. И две миски имеются, уже проверила. Но не надейтесь, Рой, что, наполнив свою рюмку, я точно так же наполню вашу матросскую кружку, которая будет служить вам и фужером, и миской до тех пор, пока вы не изловчитесь выдолбить себе миску из дерева или базальта. Это уж как вам позволят ваши мозоли.

Они выпили за землю, которая «милостиво приютила их посреди океана», за врагов, которые «слишком рано утешились, считая что, преданные их анафеме и подлости», они, все трое, погибнут; а если уж они все-таки погибнут, то пусть там, на родине, помянут их души.

А потом Бастианна удивила Маргрет тем, что, взяв почти десяток собранных птичьих яиц, разбила их и, добавив кусочки говяжьего жира, поджарила в миске, как на сковороде.

– Нет, – приговаривала она, самую большую лепешку отмеривая Рою как работнику и защитнику, – пока здесь гнездятся эти божьи птички, мы с вами не пропадем. Хотя и с птичками тоже долго не продержимся.

– Как же мудро вы умеете «успокаивать» Бастианна! – иронично ухмыльнулся Рой.

– Лучше думайте, господин медикус, как и чем будете лечить нас в этом сатанинском закутке. Это там, в своем университете, вы могли прослыть за знающего студиозуса, – «латынила» она слова, считая, что так они будут выглядеть «ученее». – Здесь же, как только я заболею, вам придется держать такие экзамены, которые ни одному из ваших профессоров даже не снились.

– Уже страшусь того дня.

– Я тоже, медикус, я тоже, – с тоской в глазах и голосе призналась она. Но тотчас же оживилась. – А вот вам, норд-герцогиня, страшиться нечего. Если, не доведи Господь, сляжете вы, медикуса к вам не допущу, лечить буду сама. Так что страшиться его лекарской алхимии придется только мне, несчастной.

Грохот океанских волн сюда, на окраину фиорда, почти не долетал; птицы окончательно утихли, и при свете взошедшей луны вершины лесистых хребтов стали похожими на полуразрушенные крепостные стены.

Отгородив заднюю часть форта бочонками, сундучком и прочими пожитками, островитяне наносили туда еловых лапок, присыпали их сосновой хвоей и устлали все это остатками парусины да старым дождевым плащом, в последнее мгновенье пожертвованным Рою кем-то из сердобольных офицеров. Получился довольно уютный закуток.

Немного полюбовавшись им, Бастианна перенесла туда несколько головешек и развела в распадке между валунами небольшой костерчик, который должен был немного просушить их «цыганскую кибитку».

Она же первой и забылась в нем глубоким, праведным сном.

* * *

Маргрет и Рой сидели на корме шлюпки, тесно прижавшись друг к другу и, укутавшись пледом, смотрели на лунную дорожку, уводившую к горловине фиорда, туда, к фиолетово-дымчатому небосводу, растворяясь в мерцающе-звездном поднебесье.

– О чем ты думаешь, Рой?

– О тебе.

– Представляю себе, что ты обо мне можешь думать из-за меня же, оказавшись здесь, на острове!

– Думаю: как хорошо, что оказался на том же острове, на котором оказались вы, герцогиня. А ведь могло быть и хуже.

– Все могло кончиться еще страшнее?

– Меня могли высадить на каком-то другом острове, и тогда мы бы даже не знали, куда забросила нас наша странная судьба.

– Когда я говорила «еще страшнее», то имела ввиду не остров, а ты знаешь что… Сам видел, как закончили это свое путешествие в Новую Францию те шестеро моряков…

Рой передернул плечами и поежился.

– Остров, конечно, предпочтительнее. Но только не смерти за прекрасную герцогиню де Роберваль.

– Ты всегда очень красиво говорил, медикус… И мне, глупой, это всегда нравилось. Но если подумать… Все твои несчастья начались именно с того дня, когда мы познакомились, когда тайно обвенчались…

– Это происходило в разные дни, – все еще не теряя чувства юмора, напомнил шевалье. – Случившиеся в разные половины года. Правда, оба выдались дождливыми, что должно было настораживать.

– Ты действительно не проклинаешь, и даже не сердишься, что именно из-за меня ты остался без дома?..

– У меня его к тому времени уже не было.

– …Без университета?

– На учебу, в котором у меня все равно не было денег.

– …Без Парижа?

– В который я все равно вернусь.

– …И прекрасных обольстительниц… Ты ведь не скажешь, что и их у тебя не было.

– По этому поводу один мой друг говорил: «Женщины – это те золотые, о которых не скажешь, что их у тебя нет и взять неоткуда».

– Гос-по-ди, с кем я только связалась! – иронично возмутилась Маргрет.

– И не надейтесь, что в ближайшие месяцы у вас будет большой выбор кавалеров, норд-герцогиня.

Маргрет шутливо, по-мальчишески, толкнула его плечом, словно пыталась вытолкнуть из шлюпки, но, попав в объятия Роя, угомонилась, притихла, покорно поддалась его поцелую… который был упоительно долгим и, не при этой холодной, отливающей блеском айсберга, луне будь сказано, – жарким.

– Так о чем вы все же думаете? – вовремя вырвалась из его объятий Маргрет, чувствуя, как рука мужчины принялась блудливо исследовать ее коленки.

– О том же, что и вы, только более благочестиво…

– Вы?! Более благочестиво?!

– Ну да.

– А почему именно вы – «более благочестиво»? – решительно перехватила горячую руку его уже там, куда достигать ей сегодня было не позволено.

– В раскаянии познавать жизнь нельзя. В раскаянии с жизнью можно лишь прощаться. Познавать следует в дерзком стремлении знать о ней буквально все; в мудрости обладания.

– И все это тоже говорил твой друг?

– Если надо, эти слова можно списать на друга, – хитровато ухмыльнулся Рой.

– И что же радостного видится тебе в твоем благочестии? – спросила Маргрет и, вспомнив, что вокруг – дикие скалы и неведомые, полные всякого зверья, леса, с опаской скосила глаза на едва освещенный месяцем, открывавшийся справа от нее хребет. Между черными заплатами леса искристо поблескивали проталины оголенных скал. Днем, на солнце, они порой вспыхивали так, словно в них были вкраплены сотни мелких рубинов.